Коммерсанты

Портрет действительно был замечательный. Казалось, от него исходит не только дыхание Наргиз, но и слышится смех, тихий, добрый.

— Художник сказал: так кошку никто не нарисует, — продолжал дядя Курбан. — Видишь кошку? У ног. Ее сразу и не заметишь, так задумано.

Чингиз разглядел в траве кошку. С торчащими ушами, с мордочкой, похожей на хозяйку, только лукавой и бесстыдной.

— Я не люблю эту кошку, я сказал художнику: «Можешь взять в Америку кошку, а Наргизка останется здесь». Нет, говорит, кошка и Наргиз — одно целое. По-моему, он влюбился в Наргиз, этот художник. — И неожиданно добавил по-азербайджански: — Ит бела-сы! — что означало «собачий сын».

Чингиз рассмеялся. Весело, свободно, пожалуй, он впервые так свободно смеялся после joro, как переместился с дядей в кабинет и просидел в нем часа два, не меньше.

Легкий поначалу разговор, казалось, все более и более утяжелялся. Чингиз чувствовал, что происходит нечто важное в его жизни, в отношениях с друзьями-компаньонами. И обратно ему не повернуть. Не потому, что не может отказать дяде в его притязаниях, а потому, что предложения дяди захватывали своей дерзостью.

В конце концов Феликс сам развязал Чингизу руки. Кто, как не Феликс, предложил Чингизу подыскать фирму, которая бы вошла в долю по строительству сибирского лесозавода. Вот Чингиз и нашел фирму «Градус». А если Феликсу это не нравится, пусть сам финансирует строительство лесозавода! К тому же Чингиз может обойтись и без Феликса, у Чингиза есть свой, личный участок, закрепленный Лесобилетом. Молодец Вася Целлулоидов, далеко смотрел. Пусть этот участок не очень большой, но в качестве якоря вполне сгодится… Чингиз размышлял: стоит ли сказать дяде о своих угодьях, набирающих полезные кубометры на далекой таежной земле? Нет, пока он промолчит. Последняя карта может быть козырной…

— Почему ты куришь «Беломор»? — спросил дядя Курбан, отодвигая чашку с остывшим чаем.

— Привык. В армии из курева у нас ничего, кроме «Беломора», не было, — Чингиз потянулся к пачке.

— Я, когда сидел в тюрьме, курил «Мальборо», — усмехнулся дядя.

— Вы… сидели в тюрьме? — искренне удивился Чингиз.

— Было дело. Недолго. За драку, — ответил дядя Курбан. — А вышел на свободу, бросил курить. И пить, почти не пью. Обещал жене напиться только на свадьбе Наргиз.

— А что, готовитесь к свадьбе? — у Чингиза замлело в груди.

— Нет. Пока не видно. Но все может быть, — простодушно ответил дядя Курбан. — Между прочим, я сел за драку с ее отцом. Из-за Марины, матери Наргиз. Ведь она не родная мне дочь, звали ее Надя. Когда я женился, ей было несколько месяцев. Пришлось переписать документы.

— А Наргиз знает?

— Конечно. И про отца своего знает, алкоголика и гумарбаса, — тут впервые дядя Курбан проговорил с сильным азербайджанским акцентом, дал слабину. — Ты язык матери своей не понимаешь?

— Понимаю. Немного. Гумарбас — это, кажется, педераст.

— Именно так, — улыбнулся дядя Курбан. — Представитель сексуального меньшинства. Много мне крови попортил ее родной отец. И Марине тоже… Умер, собака.

— А я и не знал, — обескураженно проговорил Чингиз. — И про Наргиз…

— Откуда ж тебе знать? Но теперь, когда мы станем не только родственниками, но и компаньонами…

Чингиз пожал плечами. Он уже говорил дяде — еще ничего нет определенного, надо поставить в известность руководство «Кроны», прояснить их отношение к передаче контроля над сибирским лесозаводом — ведь «Крона» уже вложила в это предприятие средства, финансировала проектирование и закладку двух домов в Тюмени.

— Меня совершенно не интересует их отношение, — сухо проговорил дядя Курбан. — Я защищаю твои интересы. Твои личные интересы. А они могут не совпадать с интересами твоих компаньонов. Если у них не оказалось денег на вино, пусть пьют воду. А что касается кредита, то тебе, родному племяннику, не советую брать кредит у такой фирмы, как моя, запомни это. Ходи голодным, нищим, но не протягивай нам палец — всю руку откусим, — глаза дяди Курбана тускнели холодной глубиной колодца, пальцы рук со следами травленой наколки постукивали по вишневой поверхности стола.

Чингиз выпрямился, оглядел кабинет. Казалось, он все уже рассмотрел за время беседы, все запомнил. Нет, не все… Над письменным столом гирляндой висело множество фотографий. На одной из них трое полуголых мужчин — один с крупным крестом на цепочке, второй с каким-то медальоном, третьим был дядя Курбан…

— Это я в сауне, — пояснил дядя. — Эта фотография дорого стоит кое для кого. Тот, с крестом, был чемпион страны по боксу, а теперь, я думаю, не последний из богатых людей в России. Он лидер одной из крутых группировок…

— Он? — с некоторым разочарованием проговорил Чингиз. — Я думал, вы.

— Нет, не я. Хоть и имею некоторый вес. В России после Сталина еще долго не появится хозяин с нашей фамилией.

— А Хасбулатов? — не без гордости проговорил Чингиз.