Коммерсанты

Признаться, Галина Олеговна хотела наладить отношения со снохой. Но если раньше при виде Инги в памяти звучал кавказский акцент, зовущий к телефону Ингу «для дэла», то сейчас, по истечении времени, какой-то бес вселялся в Галину Олеговну. Успокаивало лишь то, что Рафик и Инга еще не записаны. А может быть, записались, но скрывают? Начать с того, что Галина Олеговна не находила в своей снохе особых качеств — ну славная, ну неглупая, но чтобы так, сразу в жены?! Такой Рафаил, такой мальчик… и такой вкус! Какая-то лаборантка биохимической лаборатории. Что она там делает? Крутит чужую мочу! Муж — стоматолог Дорман — пытался просветить бывшую исполнительницу народных песен и романсов: «Какая моча? Она работает с мочевиной. А это не одно и то же. Она занимается холестерином и протромбином. Это высший пилотаж лабораторных исследований!» Стоматолог пытался поднять сноху в глазах свекрови, если уж этот балбес выбрал себе такую жену. Но пустое, Галина Олеговна зверела. Она подозревала, что и ее муж Наум такой же сластолюбец, — ему просто приглянулась молодая и свежая девица. Никакие уверения и клятвы не помогали — Наум Соломонович оказался под колпаком…

Временами Галина Олеговна прекращала свои метания по коридору. Тогда к гулу воды присоединялся высокий посвист ротора бормашины — стоматолог принимал в кабинете пациента.

«И этот еще мужлан! Будто пришел не к врачу, а в кабак!» Галина Олеговна сняла с бронзового рыцаря шляпу пациента, перенесла на вешалку. Ее часто раздражали пациенты мужа — приходят с улицы чужие люди, ведут себя, как находят нужным, считая, что за все платят. Но что делать, без приватных заработков не прожить — цены дикие, на картошку подняли до восьми рублей, правда, на рынках, а в магазинах на продукты страшно смотреть, одно гнилье, словно решили вывести народ на язву желудка или на что-нибудь похуже…

Скворчанье ключа в замке отвлекло Галину Олеговну от гневных мыслей, она смотрела на входную дверь в ожидании сына.

— Инга дома? — спросил Рафинад, едва переступив порог, а взгляд уже отметил на вешалке вишневый плащ Инги.

— Дома, дома, — пробурчала Галина Олеговна. — Нет чтобы подойти к матери, поцеловать.

— Руки грязные, извини. Колесо пришлось менять, на гвоздь напоролся, — Рафинад тронул губами вялую, как поролон, шею матери. — Сейчас помоюсь…

— Помоешься?! — злорадно перебила Галина Олеговна. — Попробуй. Ванная комната в руках фараона.

— Не понимаю.

— Она купает слона. Или стирает. Час я не могу проникнуть в свою же ванную.

— В свою же ванную, — раздраженно повторил Рафинад и посмотрел на перепачканные руки.

Где он подхватил этот несчастный гвоздь, не понятно, только обнаружил на Исаакиевской площади. Пришлось менять колесо среди потока автомобилей. С непривычки делал это неловко, долго, сам себе был противен.

— Ополосни руки на кухне, — сжалилась мать. — Нужен тебе этот автомобиль, — но в душе она была довольна: автомобиль реально доказывал, что сын занимается не пустыми делами. Подозревала, что и деньги водились у него немалые, судя по продуктам, которые Рафаил каждую неделю забрасывал в дом: парное мясо, фрукты, рыбу, деликатесы, что появились на рынках по бешеным ценам. А французские духи? Из магазина «Ланком», на Невском? К магазину тому и подойти страшно, толпа, милиция. А вот подарил к Новому году полный набор: духи, одеколон, крем, лосьон. В дивной упаковке.

Представить только, какие подарки он делает своей «красотке-кабаре», от нее за версту несет «Шанелью № 5»…

Рафинад смыл колесную грязь и вернулся в прихожую переодеться.

Дверь кабинета отца отворилась и выпустила пациента — управляющего Выборгским банком Негляду.

— Кого я вижу?! Павел Зосимович! — Рафинад вскинул влажные руки. — Извините, руки не подам, сохну.

— Что, полотенца нет? — буркнул папаша Дорман, выглянувший из-за могучей запорожской спины своего пациента.

— Он мыл руки на кухне, — вставила Галина Олеговна, улыбаясь пациенту одной из самых обворожительных улыбок, разработанных в недрах Ленконцерта.

— Пустяки, — пробормотал Негляда. — Добрый вечер, Рафаил Наумович.

Казалось, высокий потолок прихожей сник, а стены сдвинулись от громоздкой фигуры управляющего банком. Появление Рафинада чем-то смутило Негляду.

— Вот! — кивнул он на репродукцию картины художника Брюллова «Гибель Помпеи». — Я тоже чуть не погиб, специально приехал из Выборга. Вы волшебник, Наум Соломонович.

Дорман-старший хихикнул и пожал плечами, мол, что есть, то есть, я и впрямь прекрасный врач.

Негляда посадил шляпу на сивый затылок, снял с крючка плащ, изловчившись, продел руку в рукав. Того и гляди, заденет рыцарей с канделябрами, которые охраняли покой квартиры дантиста.

— Позвольте, Павел Зосимович, — пропел Рафинад. — Вы гость… — он подхватил второй рукав и поднес к руке банкира, что вслепую елозила за спиной.

— Хорошо иметь детей, а хороших детей — еще лучше, — благодарно проговорил Негляда.

Папаша Дорман неопределенно вскинул глаза к потолку, а Галина Олеговна заметила, что для посторонних все дети хороши, или что-то в этом духе.