Коммерсанты

— Слушай, давай нарисую лицо! Принеси фотографии, клянусь детьми, — Ашот от нетерпения прищелкивал пальцами и закатывал глаза. — Только не на подошве, сам понимаешь, нехорошо. Сделаю рисунок на стельках, под целлофановой пленкой. Я такие туфли шил в Сумгаите инспектору райфо Алиеву. Он туфли на стене повесил. Один дома, другой на работе. Потом ходил по домам от «Народного фронта», искал, где живут армяне, я его душу мотал. Теперь, наверно, ходит босиком.

Ашот принес голландский каталог за прошлый, 1990 год и предложил Чингизу выбрать фасон. Плотные страницы альбома были нашпигованы красочными картинками с изображением туфель, ботинок, сапог, сандалий, разноцветными носками, запонками, галстуками…

— Да, вспомнил! — проговорил Ашот. — Звонил Балашов из Москвы.

— Почему сюда? — удивился Чингиз.

— На фирму, говорит, дозвониться не мог, там какое-то совещание. Говорит, что хорошо купил состав с кварцевым песком и направил его в Выборг, на завод. Слыхал, что в Выборге не хватает сырья для этих плиток.

— Правильно сделал, — одобрил Чингиз. — Пусть не думают, что «Куртаж» работает только на себя, — Чингиз захлопнул каталог. — Сам подбери фасон, в глазах рябит…

— Еще Балашов сказал, что биржа совсем уснула. Все ждут каких-то событий.

— Вот как? — Чингиз протянул альбом. — Каких событий?

— Говорит, везде военные, милиция. Люди напуганы. Домой собирается Балашов, говорит, все равно никаких сделок нет и на сердце тревожно. Нехорошая обстановка… Ладно, я жду фотографии.

Чингиз возвращался домой. Почти на каждой магистрали его подстерегали пробки, кажется, все население города пересело на автомобили и все ехали в том же направлении, что и он. Весть, переданная Ашотом, о тревожном настроении в Москве понемногу сглаживалась своими заботами. Чингиз уже улыбался. Представлял, с каким удивлением отец с матерью увидят свои изображения на стельках туфель. И Марина Петровна. И даже дядя Курбан, которого в этой жизни ничем не удивишь. Что касается Наргиз, то ее восторгу не будет конца. Она радовалась каждому цветочку, что приносил Чингиз. Кажется, она и впрямь его любит, а не только исполняет волю отца. Сам же Чингиз, кажется, совершенно растворялся, ему все нравилось, что было связано с образом Наргиз. Ее лицо, плечи, руки, красивые платья, что она всегда носила, удивительно красивые. Нетерпение овладевало Чингизом, а девятнадцатое августа виделось бесконечно далеким днем… Хорошо бы разыскать Хирурга, бывшего фарц-мажора Саенкова, пусть ударит по старым антикварным связям, разыщет какую-нибудь штуковину для подарка ко дню рождения Наргиз, за ценой Чингиз не постоит. Может, прямо сейчас и поехать к Хирургу, Чингиз хорошо помнит его дом и квартиру. Раздумывая, Чингиз вновь обратился мыслями к дяде Курбану. Новый расклад сил в «Кроне» позволял не торопиться с вмешательством фирмы «Градус» в сибирский бизнес. Дядя «давить» не станет, он и тогда без особого энтузиазма предлагал Чингизу концессию на разработку леса, не хотел вмешиваться в дела племянника. А теперь, когда Чингиз станет не только племянником, но и зятем, тем более. Но примечательно — Чингиз сам испытывал азарт и любопытство, как тот мужик, который головой пробил оболочку небесной тверди и выглянул наружу… Не решив ничего определенного относительно Хирурга, Чингиз направил автомобиль к своему дому.

Тень от стены еще держалась и размерами вполне накрывала автомобиль. Чингиз запер салон, включил автосторож и поднялся по приступкам своего подъезда.

Газет в почтовом ящике не было, что удивило. Обычно к вечеру ящик ломился от газет. Чингиз выписывал восемь наименований. «Почтари бастуют», — Чингиз слышал о какой-то смуте, что время от времени затевали работники связи, требуя оклад министра для рядового бегунка, но газеты пока доставляли регулярно. У Чингиза всегда портилось настроение, когда в ящике не оказывалось газет.

В лифте Чингиз вытащил из кейса ключи. Обычно он сдавал квартиру под охрану. И требовалась определенная ловкость, чтобы справиться с замком внутренней двери, не просрочить контрольное время. Он уже несколько раз винился перед бригадой захвата, которая, казалось, только и ждала промашки, чтобы содрать штраф. Ключ провернулся на один оборот, что насторожило Чингиза. Открыв наружную дверь, он увидел, что внутренняя вообще распахнута. В нос ударил запах жареного лука. Неужели вернулась хозяйка?! Старая галоша, могла бы и предупредить.

— Роза Михайловна, вы, что ли? — Чингиз оставил кейс и поспешил на кухню, пометив взглядом стопку свежих газет, поверх которых белел какой-то листок. — А я думаю, кто это в квартиру забрался?! — Чингиз перешагнул порог кухни и замер. — Вася?! Черт, такой…

Тюменский блатарь, бывший острожник и начинающий бизнесмен Вася Целлулоидов сидел у стола и ел яичницу с луком. Крепкие скулы шатунами ходили под дубленой кожей.

Чингиз обнял Целлулоидова за плечи. Запах лука перебил терпкий, солоноватый настой давно не мытой кожи, сальных волос и пота.