Коммерсанты

Ашот вскочил. Он рад был приходу хозяина, скопилось немало вопросов, надо было их решать. Ашот не докучал мелочными просьбами, даже добычу цветной кожи взял на себя, что оказалось самым трудным звеном в технологической цепочке. Сгодились старые связи. Да и земляков в Ленинграде появлялось все больше и больше — из тех, кто бежал из Баку, из Еревана, из Тбилиси… Люди предприимчивые, они быстро находили себе применение и, перестав жаловаться, старались взять судьбу в свои руки. И весьма преуспели. Но возникали проблемы, которые Ашот не мог решить самостоятельно. Например, администрация завода, к зданию которого примыкал обувной цех, собиралась отобрать два бывших каретника, которые Ашот использовал под склады. Пришли три парня из заводской сторожки. Парни сказали, чтобы сапожники убирались из каретников, каретники нужны под гараж. Навстречу вышло двенадцать сапожников, в фартуках и с ножовками в руках. Сапожники стояли молча за спиной Ашота Савунца. Парни убрались, прокричав, что подожгут цех. Ашот объявил, что взорвет завод, — сказывался сумгаитский опыт дипломатического общения. Этим пока все и закончилось. Ашоту нужны были не только каретники. Ашот планировал отгородить часть заводского двора, возвести там ангар, переместить в ангар некоторые службы. Тогда можно расширять производство — обувь продавалась неплохо, ее принимали за импортную, удивляясь сравнительной дешевизне.

Чингиз слушал мастера рассеянно. Проблема, на его взгляд, была не сложная, зависела от величины вознаграждения, которым придется одарить заводское руководство. «Почему я должен платить из своего кармана? — думал Чингиз. — Обувное производство не брокерская фирма, обувное производство на балансе «Кроны», вот пусть и обеспечивает «смазку» новый генеральный директор. Или его помощник Забелин, у того для взяток выделен целевой фонд, а кабинет заставлен импортными винами в роскошных бутылках, специально купленными для «ясака». Но Чингиз лукавил. Практически обувной цех как-то выскользнул из-под контроля «Кроны» и целиком работал на «Крону-Куртаж». Так что ясак заводскому начальству придется платить из своего кармана. Но это мало огорчало Чингиза, пустяки, мелочевка…

У Чингиза сейчас было приподнятое настроение. Поначалу, после совещания, досада точила сердце. Феликс мог бы часть своих акций передать Чингизу, он, как и Дорман, стоял у истоков фирмы. Но, поразмыслив, поостыв, понял: Феликс сделал мудрый ход: сохранил старый костяк фирмы, не дал ей развалиться. Что бы и случилось, приди к руководству Гордый… Дорман терпимей относился к вольностям «Кроны-Куртаж», наверняка он и Джасоев найдут компромисс в затее с лесным комбинатом в Сибири… Но ловок, ловок Феликс, ничего не скажешь! Начнись разговоры-пересуды вокруг отставки, растяни он во времени передачу своего кабинета, Гордый непременно бы создал общественное мнение, завербовал бы сторонников. И тогда неизвестно, чем бы закончилось сегодняшнее совещание. А так гласно, при всех — блиц-операция в два раунда: в первом послал в нокдаун Гордого, избрав Ревунову пятым «сенатором» без голосования и болтовни, второй раунд выиграл по очкам. Одарил Дормана могущественным подарком и щедро, широко расстался со своим креслом. В результате эффектного шоу народ простил Феликсу предательство — его уход в банковский бизнес. Надо отдать должное и Гордому, он хоть и проиграл, но красиво, по-мужски, без мелочных разборок, не то что Толик Збарский. Збарский полагал, что Феликс хочет избавиться от старых партнеров, особенно от своенравного Чингиза. Полагал, что Феликс укрепляет позиции с помощью своих, лично им принятых на фирму людей. Оказалось наоборот, Гордый даже не стал «сенатором», а не то что генеральным директором…

— Ашот, я приехал к тебе с просьбой, — проговорил Чингиз.

Ашот Савунц стоял перед хозяином, вскинув крупную свою голову, — он едва дотягивался ростом до груди Чингиза.

— Постараюсь выполнить любую твою просьбу, — ответил Ашот. — Ашот не какой-нибудь неблагодарный человек.

— Ашот, нужно пошить к девятнадцатому августа шесть пар обуви — три пары мужской и три женской. На каждой паре должен стоять знак, что обувь пошита на нашем предприятии. Я женюсь, Ашот, — Чингиз ждал, когда Ашот Савунц закончит распинаться в своих чувствах по поводу услышанной благой вести, но так и не дождался. — Я хочу сделать подарки — себе, отцу, будущему тестю, жене, матери и будущей теще. Шесть пар. К девятнадцатому августа.

Ашот поднес к носу сжатую ладонь и, попеременно выпрямляя пальцы, принялся высчитывать, сколько осталось дней до девятнадцатого.

— Сам буду шить, хозяин, — благоговейно проговорил Ашот. — Поеду к ребятам, отберу материал, заказ выполню. На подошве напишу «Фабрика имени Чингиза Джасоева».

— Это не надо, — засмеялся Чингиз. — Выбей на подошве инициалы каждого…