Коммерсанты

Мысль о предстоящем визите в райком отвлекала внимание Феликса. Он отложил бумаги барнаульцев и прикрыл глаза. Представить только, какую бочку на него покатит «лауреат всех премий Криницын». Жаль, что не будет рядом Рафинада. Он по достоинству бы оценил предстоящее ристалище. А может, позвать Рафинада? Не пойдет. Он с утра собирался по своим «компьютерным делам». Сегодня из Америки два рейса, и Дорману предстояла работа. Он разработал свою систему, скупая компьютеры прямо в аэропорту. Чтобы Рафинад лишился своих комиссионных из-за какой-то суетни в райкоме… Он просто пошлет Феликса подальше и на этом разговор закончит.

Последнее время судьба его стародавнего друга занимала Феликса все больше. И тревожила, как тревожит судьба младшего брата, — Феликс был старше Рафаила Дормана на два года, хоть и учились они на одном курсе: Феликсу перебежала дорогу армия. Дормана освободили от службы из-за какой-то хвори в почках. Хворь была серьезная. Рафинад нет-нет да и полеживал в больнице, но выходил — и по-прежнему без удержу бросался во все радости жизни: пил, ел без особого разбора и безоглядно увлекался женщинами, чему, честно говоря, Феликс исподтишка завидовал. Кому, как не ему — здоровому, сильному, пусть не красавцу, но вполне видному молодому человеку, увлекаться всем, что увлекало щуплого, неприметного Рафинада. Однако в этом Феликс никогда не признается, мешает гордость потомка рода князей Шаховских. Он и женился рано, без особой любви. Признаться, и не заметил, как женился… В очередной стройотрядовский рейд — они строили какой-то цех под Самаркандом, и Феликс был командиром отряда — на строительство прислали группу студентов из Института связи. Так появилась Лиза. Деньги на строительстве шли шальные, вольные. И в душном, рано темнеющем Самарканде студенческий стройотряд прославился не только трудовыми подвигами, но и весельем, закоперщиком которого неизменно был комиссар отряда Рафаил Дорман. С наступлением вечера в лагерь стройотряда подтягивалась и местная молодежь, особенно девицы. Комиссар Дорман был убежден, что любовные увлечения придают комсомольской стройке особый азарт и греховную привлекательность. Комиссар личным примером демонстрировал ненасытность в любви. Засыпал он с одной девицей в палатке у арыка, просыпался с другой, в другой палатке, у другого арыка. Когда он успевал менять палатки в кромешной тьме азиатской ночи, проколотой лишь тощим серпиком луны, оставалось загадкой. Кажется, он и сам этого толком не знал, точно лунатик. Рафинад избегал трубить о своих победах и всячески скрывал их, если бы не сами девицы. Им почему-то не терпелось поделиться друг с другом рассказами о великих достоинствах и неутомимости комиссара Дормана. Что обостряло у подруг любопытство…

Феликс не раз пытался положить конец необузданной страсти своего комиссара, которая вызывала волнение ревнивых местных молодых людей и оборачивалась крикливыми разборками на грани мордобоя. Он даже подумывал отправить Рафаила в Ленинград. Но если Феликс был мозгом строительства, его организатором, то Рафинад являлся энергией строительства, его двигателем. Он, к примеру, умудрился поменять чужих баранов на кирпич, цемент — на сгущенное молоко. При этом основная часть стройматериалов осела в отряде, высвобождая значительные суммы денег, предназначенные для законной закупки. Сгущенное молоко шло по бартеру, через местный винзавод, в детский сад, для детишек сотрудников завода. А вино возвращалось в бараньи отары, оседая частично и в палатках стройотряда…

Рафинад решил не испытывать Феликса и взять инициативу в свои руки — надо лишить пуританина командира его козырей. Ради этого Рафинаду пришлось поступиться своими вожделенными планами относительно Лизы. Он давно положил глаз на Лизу — привлекательную блондинку с изящным, чуть заостренным носиком и наивными зеленоватыми глазами. Его сдерживал ироничный, высокомерный вид Лизы и ноги, что ниже колен нарушали прямую линию, и весьма существенно. Высокомерие Лизы Рафинад бы еще перетерпел, но от ног он требовал классических форм.

И Рафаил Наумович Дорман решил привлечь Лизу к своим замыслам — лишить святости зануду друга Феликса, человека, измученного тайными желаниями и гордыней. Гордость — враг наслаждений, утверждал Рафинад…

Он приступил к делу, разработал план. Арендовал у пастуха Якубова столетнего одра по имени Ракета. Запряг Ракету в арбу, дно которой устлал надувным матрацем, похожим на мозаичное панно, благодаря множеству цветных заплат — следов бурных любовных утех на его резиновом теле. Бросил в арбу несколько бутылок вина, ведро овощей, лук, уксус, килограмм пять баранины и мангал. Все, что требовалось для приличного шашлыка. Усадил Лизу, Феликса, стройную глазастую медсестру Аиду и, на ночь глядя, погнал Ракету в степь.