Читаем Коммод полностью

– Распять негодяя как дерзкого раба!

– Ага, распять! Озлобить армию в преддверии похода?!

– Я не собираюсь воевать ни с квадами, ни с маркоманами, ни с каким-либо другим варварским племенем. Я вышибу из них мирный договор и протолкну его на военном совете.

– Да, вышибем и протолкнем, но не сразу. Если не испортим дело поспешными и непродуманными действиями. Сейчас все висит на волоске – либо мы «стариков», либо они нас. У Сальвия три прикормленных им легиона, у Пертинакса – два.

– У Помпеяна? – спросил цезарь.

– Помпеян, как пес, предан тебе. Ты его единственная опора в жизни. Правда, он стар, но кто из нас, – он поднял глаза, преданно глянул на императора, – без греха? Он, можно сказать, вырастил тебя – отец-то все в отлучках, на войне. Помпеян никогда не выступит против тебя. Впрочем, так же как и Пертинакс, и легат Вифинии Клодий Альбин, Максимин или наместник Каппадокии Марций Вар. Вряд ли кто-нибудь из них решится на мятеж, но они, господин, испытывают сомнения. Беда с Сальвием Юлианом.

– Что-нибудь конкретное? – тихо спросил Коммод.

– Нет, владыка. Но в любом случае три легиона Сальвия Юлиана – это сила. Стоит их только раззадорить, убедить, что воевать придется за правое дело, да еще наобещать золотые горы, боюсь, вместо торжественного, с помпой, возвращения в Рим нам придется драпать в столицу. Имей в виду, что Пертинакс все-таки испытывает сомнения. Ты очень верно поступил, что ни словом не обмолвился о деталях этого договора! Зачем им знать о золоте, о янтаре? Если поход будет неудачным, он может склониться в сторону Сальвия.

– Если поход будет неудачным, Бебию и Квинту отрубят головы.

– Это само собой, но положение будет трудно исправить. Если мы к тому же начудим с Кокцеей и восстановим против себя рядовых легионеров, будет совсем худо. А вот язык Матерну действительно следует укоротить.

– Что-нибудь придумал?

– Отослать бы его под благовидным предлогом куда-нибудь подальше, – задумчиво поделился Клеандр. – Например, в Аквитанию или еще дальше, в Испанию. Только отправить не одного, а всю когорту этих храбрецов-контариоров. Кстати, наместник Аквитании доносит, что в его провинции разгулялись разбойники. Пусть всадники усмирят их.

Коммод кивнул:

– Это ты верно надумал. И другим будет урок. Не болтай лишнего, мы все слышим и видим. Умные догадаются, а глупых – тех, кто не умеет держать язык за зубами, – будем учить. Не поймут со слов, научим кровью. К тому же убедим варварских князей в том, что играем честно. Если отсылаем войска с границы, значит, с войной не спешим. Всю алу?

– Конечно, и добавь к ней вспомогательную когорту, чтобы все прошло гладко. Пусть отряд поведет Переннис. Пусть проветрится.

– Ты опять за старое?

– Тогда скажи, господин, почему Тигидий ни словом не заикнулся о желании принять участие в походе?

– Он готов выполнить любой мой приказ.

– Вот и прикажи отправляться в Аквитанию.

Коммод вскочил, начал расхаживать по комнате, подергивать пальцы. Наконец воскликнул:

– А что? Это даже интересно. Почивает в своей нищей хибарке, видит сны, рассчитывает на милости, на трибуна в преторианской гвардии, а то еще куда-нибудь выше метит – и вдруг приказ топать в деревню, в глушь, в провинцию! Гоодится!.. Немедленно вызывай Тигидия! Поговоришь с ним, а я тайком послушаю.

– Не рабское это дело, господин, – отдавать приказания римскому префекту.

Император задумался.

– Хорошо, поднимай Витразина. Секретарь он или нет?

Он тут же вскочил, рысцой пробежался по комнате, радостно подергал пальцы.

– Это будет потеха из потех! – воскликнул Коммод. – Витразин спокойно дрыхнет. Вдруг топот, стук в дверь, шум, крики! Вставай, Витразин, цезарь срочно требует тебя к себе! Я сам проору что-нибудь хамское – измененным, конечно, голосом, – чтобы у сынка гладиатора сердце в пятки… Вызывай наряд, не менее десятка преторианцев, с факелами, обязательно с центурионом во главе, при полных регалиях. Пусть поют трубы. Тревога, тревога! Затем беготня, удары в дверь рукоятками мечей. Подъем!! Замечательно! Я сам распоряжусь.

Он вскочил с постели, забегал по спальне, вызвал стоявшего на часах Вирдумария.

– Тревога! Вирдумарий, дежурного центуриона ко мне! Сейчас будем будить Витразина. Послать гонца к префекту Переннису! Быть ему немедленно во дворце! Пусть центурион поднимает людей, ведет их сюда, к моей опочивальне.

Распорядившись, повернулся к Клеандру.

– Мое оружие!.. Быстро!.. Панцирь, меч, – он на мгновение задумался. – Интересно, сумеет Витразин содрать мзду с римского префекта? Обязательно надо послушать. И если сумеет, то за что? Только, смотри, ни слова этому прыщавому юнцу, что я все слышу. Действуй, Клеандр!

* * *

Вызванный за полночь в ставку префект Переннис ждал чего угодно, только не приказа сниматься с места и не позже третьего дня выступать на край земли, в Аквитанию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века