Коммод

В детстве Луций был ребенок как ребенок – непосредственный, любопытствующий, добрый. Правда, отличался склонностью к лицедейству, вранью и буйствам. Книги терпеть не мог, и, хотя над ним трудились лучшие воспитатели империи, все равно наследник отличался непробиваемым небрежением к наукам. Отцу также сообщали о «лукавстве» и «дерзком нежелании признаваться в совершенных проступках». Наказание розгами переносил терпеливо, при этом всегда бормотал про себя угрозы и громко предупреждал о будущей неминуемой каре воинов из преторианской когорты, призванных внушить наследнику уважение к наукам и ученым. Напоминал: вырасту, прикажу засечь насмерть. Особыми способностями наследник отличался в тех занятиях, которые не соответствуют положению правителя, например, с удовольствием лепил чаши, танцевал, пел, свистел, прикидывался шутом. Целыми днями играл в охотника, причем пулял в придворных настоящими боевыми стрелами, правда, с тупыми наконечниками и то только потому, что Клеандра предупредили, чтобы боевые острия он отыскивал и прятал или передавал императрице Фаустине. Иначе порка! В Центумцеллах впервые обнаружил признаки жестокости. Когда его мыли в слишком горячей воде, велел бросить банщика в печь. Тогда его дядька, которому было приказано выполнить это, сжег в печи баранью шкуру, чтобы зловонным запахом гари доказать, что наказание приведено в исполнение.

Приложив героические усилия, преодолевая все преграды, воспитатели сумели дать Луцию неплохое образование.

Помпеян, миновав храм Юпитера, уже в виду собственного дома, усмехнулся. Что значит неплохое? Образцовое! Общими усилиями учителя заставили его освоить риторику, выучить наизусть все положенные по программе тексты, куда входили Гомер, Овидий, Гораций, речи знаменитых ораторов. И вот результат – Коммод кого хочешь заговорит, что хочешь объяснит, любой поступок оправдает, всякое преступление превратит в благородное деяние. Боги, боги, зачем этот поход в глубину варварских земель? Что решает это бессмысленное шевеление войсками?

* * *

Перед сном на вопрос Клеандра, доставить ли ему женщину, Коммод грустно вопросил:

– Кого? Опять Клиобелу? В такую жару? Я прикажу от сечь тебе голову, изверг.

Клеандр задумался. Потом посоветовал:

– Может быть, Сейю или кого-нибудь из рабынь?

Император усмехнулся.

– Я похож на Песценния? Твои грязные рабыни мне уже вот где, – он чиркнул себя по горлу. – Что там слышно от Лонга и Лета?

– Тишина. По последним сведениям, Бебий успешно продвигается вдоль реки Влтавы на север. Лет притаился в отрогах Судетских гор.

– Сколько можно таиться? Пора дерзать, а то варвары вывезут добычу из Дубового урочища. Где их потом искать?

– Не желает ли господин завтра отправиться на охоту?

– По такой жаре? И кто поведет меня? Матерна я видеть не хочу. – Коммод замер, подергал пальцы. – Слушай, раб, может, похитить Кокцею? Прямо сейчас. Послать людей, захватить ее спящую, разомлевшую… То-то она удивится?

Он вскочил с ложа, заговорил быстро, горячо:

– Сам поеду! Одежду, маску, оружие, коня!.. Поднимай Витразина, верных людей. Саотера не буди, расплачется… – голос императора обрел силу и звонкость.

– Не выйдет, – возразил Клеандр.

– Что значит – не выйдет? – машинально повторил император. – Почему не выйдет?

– Ее не найти, она прячется по ночам. Ее охраняют дружки Матерна, все храбрые и умелые бойцы. Они призовут на помощь соседей-ветеранов. Ты рискуешь головой.

– Глупости! Они не посмеют поднять руку на цезаря.

– Посмеют, господин. Здесь не Рим, где каждый сам по себе. Здесь все друг друга знают, многие легионеры – из местных. Как они посмотрят на повелителя, который вламывается в их дома?

– Ты смеешь угрожать мне?!

– Смею, господин. Пока не распалился окончательно, выслушай, потом лишай головы.

Коммод сел на постель, схватился за голову, принялся раскачиваться из стороны в сторону:

– Юпитер Всемогущий! Магна Матер! Великая Юнона, ты, потрясающая копьем Минерва! Изида, демоны ее раздери, вместе со всеми Митрами, Сераписами-Асклепиями и Герме сами Трисмегистами!.. Сколько можно меня учить!.. Каждая собака из подворотни считает своим долгом облаять меня. Каждый червь, едва высунув голову из-под земли, начинает советовать, грозить, предрекать.

Клеандр опустился на пол у его ног, обнял его за колени, порывисто вздохнул.

– Все так, Луций. Еще не время ни тебе жить, как хочешь, ни мне править, как я хочу.

– Ты опять за старое? – уныло спросил император.

– Да, господин. У нас нет выбора. Здесь, на границе, мы на виду. Здесь даже Матерн позволяет себе тявкать на великого цезаря, а мы терпи! Не можем даже распорядиться, чтобы верные люди заткнули ему пасть в темном углу. То и дело повторяет: мол, никто не давал права римскому гражданину измываться над римским гражданином.

– Не понял? – Коммод поднял голову, грозно глянул на спальника.

– Он имеет в виду тебя, Луций, и свою подлючку-сестру. Верные люди доносят, что грозится отомстить. Теперь, когда Кокцея вернулась домой, совсем ополоумел. Оружием он владеет неплохо, метко стреляет из лука. Для него перелезть через стену – плевое дело.