Коммунальная страна: становление советского жилищно-коммунального хозяйства (1917–1941)

Правительственные учреждения утопали в просьбах и жалобах граждан на отсутствие подходящего жилища. Тридцатишестилетний ленинградский рабочий, 5 лет проживший в коридоре, умолял В.М. Молотова дать ему комнату для «построения в ней личной жизни», а дети одной московской рабочей семьи из 6 человек просили не вселять их в каморку под лестницей, без окон, общей площадью 6 «квадратов»[740]. Рабочий 9-й обувной фабрики им. Л.М. Кагановича из Днепропетровска З.Н. Червиц в письме А.Я. Вышинскому 1 января 1940 г. жаловался на проживание «в крайне тяжелых жилищных условиях» – в тесном сыром подвале. Когда обувная фабрика построила четырехэтажный дом, Червиц, несмотря на то что его просьбу о выделении квартиры поддержали Л.М. Каганович и И.В. Сталин, комнаты не получил. Зато работавший на фабрике всего 3 месяца секретарь парткома Яковлев добился отдельной квартиры. Как и директор (с весьма примечательной для общества всеобщего дефицита фамилией) Блат, отдавший свою квартиру родной сестре («барышне одинокой») и получивший трехкомнатную квартиру в новом доме. Инженер Геллер вселился в новую квартиру, а свою передал какому-то Хацкевичу, а последний свою комнату продал шурину. По сообщению Червица, было немало тех, кто «просто-напросто продали свои квартиры, заняв квартиры в новом доме»[741].

Если население старых промышленных центров жило, главным образом, в коммуналках, то на новостройках положение с жильем было просто катастрофическим: рабочие жили в землянках, палатках или бараках по нескольку семей в комнате. Да и коммуналка Магнитогорска 1930-х годов была больше похожа на барак. Она представляла собой ряд комнат, не всегда даже разделенных дверью, где жили совершенно чужие люди, с общими душевой, туалетом и кухней (иногда на 80 квартир), что порождало повседневные конфликты среди жильцов. Значительной части городских жителей, особенно из тех, кто перебрался в города в годы форсированной индустриализации, пришлось на долгие годы поселиться в подвалах и даже в землянках. В 1938 г. председатель Госплана СССР Н.А. Вознесенский, приехав в г. Ефремов Тульской области, обнаружил улицу, проходившую по склону крутого оврага и состоявшую из землянок-мазанок. Жили в этих «жилых коровниках» рабочие возведенного в городе завода синтетического каучука – новейшего и сложнейшего по тем временам химического предприятия[742].

Характерной приметой жилищной ситуации в новых индустриальных городах было то, что жилье и коммунальные услуги предоставлялись не местными советами, а предприятиями. Подобные «ведомственные городки» постепенно стали неотъемлемой чертой жизни советских рабочих семей. Когда в столице право на владение домами переходило от города к предприятиям, это вело к автоматическому выселению «посторонних» вне зависимости от того, получат они другую площадь от местного совета или нет. В 1930 г. эта политика была применена к домам, принадлежавшим угольной и сталелитейной отраслям, в 1931 г. – к домам транспортных ведомств, армии и флота, а в 1935 г. – жилому фонду НКВД (в 1939 г. эта процедура в отношении домов НКВД была повторена)[743]. Это можно рассматривать как новое своеобразное издание «черты оседлости» для рабочих разной ведомственной принадлежности.

Но чаще всего ведомственное жилье имело вид бараков или общежитий. Несмотря на то что в них обычно селили молодых неженатых рабочих, женатым рабочим с семьями тоже порой приходилось жить в них. На примере сибирского Кузнецка известно, что бараки обычно делились на большие общие спальни. Мужчины и женщины, как правило, жили в разных бараках или, по крайней мере, в разных общих комнатах. В самых больших бараках, на 100 человек, часто проживало 200 и более. Бывало, что люди занимали кровать посменно или жили на производстве в подсобных помещениях и цехах. Предприятиям дали указания поделить большие комнаты в общежитиях и бараках, чтобы жившие там семьи могли хоть как-то уединиться. Но если в Магнитогорске этот процесс к 1938 г. был почти завершен, то в целом по стране эпоха бараков так быстро не закончилась. Несмотря на постановление Моссовета 1934 г., запрещавшее строительство новых бараков в столице, к 1938 г. их число увеличилось с 5 тыс. до 52 25[744].