Коммунальные конфорки

Самым продвинутым был папа. Он разрешал мне существенно больше и не очень переживал по поводу моих разбитых коленей и ободранных локтей. Он легко мог взять меня в пирожковую или пельменную, напоить квасом за три копейки из немытой бочки, в которой на дне кишели опарыши, или водой с сиропом из единственного стакана в привокзальном автомате с газированной водой. Если честно, то сладкие пирожки, из которых прямо на подбородок вытекало горячее повидло, я любил больше, чем изысканные миндальные пирожные из «Севера». Мама, смеясь, говорила, что у нас с папой низменные вкусы.

Папа все же иногда зарывался. Однажды ему крепко влетело от бабушки, когда он послал меня в ларек за пивом. И, представьте себе, пиво мне продали! Продавщица, крикливая Зинка, пожалела кудрявого мальчика, подумав, что если не продаст, то папа с похмелья может и накидать, и даже не обжулила, налив целый бидон почти без пены.

Естественно, я ждал лета с нетерпением, как и все городские дети.

Но однажды летом мы на дачу в Сестрорецк не поехали. Не знаю почему – может, пропустили момент, когда надо было вносить деньги, может, цены стали заоблачными, а может, родители попали под влияние дальних родственников, которые приобрели шесть соток в новоиспеченном садоводстве «Яблочное» на сорок третьем километре Средневыборгского шоссе.

Покупать участок мы не решались, да и денег особо не было, но тут подвернулся случай. Соседка родственников с изысканным именем Эльвира вышла замуж за военного и собралась уехать с ним в Мурманск. У нее был участок в том же садоводстве – очень неухоженный, заброшенный. Продать его или не успели, или пока не хотели, но решились сдать за символическую плату и обработку земли. Для переговоров пригласили молодую семью на Воинова – так сказать, представиться и обсудить детали натурального обмена. Они нам – землю, участок и дом, а мы им – труд на плантации и услуги по охране территории. Мама, правда, сразу сказала, что ложиться грудью на борозду она не собирается, максимум, на что способна, – выращивать цветы.

Вечером пришли Эльвира с мужем. Познакомились, сели за стол и как-то незаметно, слово за слово, они нам рассказали историю своего знакомства, которое началось на вышеупомянутых шести сотках садоводства «Яблочное».

* * *

Про таких худосочных женщин, как Эльвира, дедушка ехидничал: «Туберкулезная, с одним ребром».

О чем она думала, когда приобретала садовый участок, одному богу ведомо, ведь тяжелее чайника ей ничего держать в руках не доводилось. Сама Эльвира утверждала, что собиралась не выращивать на нем морковку и картошку, а отдыхать.

Единственное, что она купила из дачного инвентаря, – это гамак, который натянула между двумя одичавшими старыми яблонями, а на остальном участке у нее была трава по пояс. Вместо растянутых треников Эльвира нашила ярких сарафанов, купила несколько соломенных шляп и собственноручно приладила на них искусственные цветы.

Быт ее сводился к минимуму. Эльвира пила на веранде чай, согретый на примусе, с медом или вареньем. День проводила в гамаке, читая Чехова и Тургенева, потом перебрасывала через плечо махровое полотенце и шла на озеро, где плескалась в студеной воде до синих губ. Озерные берега заросли кустами желтой акации. Старожилы рассказывали, что дно покрыто каким-то редким илом. Кожа от смеси ила и акации после купания покрывалась склизкой коричневатой пленкой, но зато потом становилась бархатной.

Омрачало настроение только то, что периодически на озеро наведывались деловые дачницы, лишенные нормальных средств гигиены. Вооружившись хозяйственным мылом и раздевшись до хлопчатобумажных трусов и ядовитого цвета бюстгальтера с пуговицами на спине, они, не стесняясь, намыливались во всех местах, крикливо переговариваясь и отфыркиваясь, а самые наглые даже снимали портки и сверкали ядреными задами, вызывая эрекцию даже у комаров.

У Эльвиры эти банные сцены вызывали чуть ли не рвотный рефлекс, они разрушали всю ее иллюзорную жизнь тургеневской барышни. Она спешно натягивала сарафан на влажное тело и ретировалась к себе в заросший двор, куталась в плед с томиком Бунина или Куприна и читала до темноты, потом шла на веранду, зажигала лампу и слушала пластинки Баха или Чайковского.

Звуки музыки разносились по всему поселку и раздражали собравшихся на вечерние посиделки соседей. Эльвиру не звали, да она бы и не пошла, предпочитая уединение. Причиной тому было легкое заикание, особенно заметное, когда она волновалась.

* * *

Закончила Эля Комаровская педагогический институт, но после первой школьной практики перешла на библиотечное отделение. Ей очень не повезло: в классе, куда ее назначили, оказалось два ученика с вполне заурядными фамилиями, но волнение первого дня сыграло с ней дурную шутку. Когда на перекличке она дошла до фамилии Бляхман – ее заклинило.