Коммунальные конфорки

Ира и Андрей первую брачную ночь должны были провести на Пестеля, родители предусмотрительно оставили их одних осваивать новые, купленные на талоны, простыни, а сами поехали к нам на Воинова, где планировался второй, менее формальный день свадьбы. По дороге домой Ира попросила шофера остановиться на набережной Невы. Подобрав подол гипюрового платья, она подошла к парапету.

На следующий день после празднования дома молодая семья по распределению должна была уезжать на Камчатку, и кто знает, как скоро они вернутся домой? Она спустилась к самой воде, шофер курил в машине, опустив окно. Андрей деликатно стоял наверху, придерживая открытую дверь.

Ире перед грядущими изменениями в жизни захотелось минуту побыть наедине с собой. Она какое-то время смотрела на черную воду Невы. Потом размахнулась и бросила в воду букет роз. Река приняла букет, покрутила на месте, разобрала по цветку и понесла их дальше. Одна роза отделилась и ткнула уснувшую на воде чайку. Чайка вскинулась, крикнула горлом спросонья и полетела на другую сторону, к Петропавловской крепости, где уже спокойно спала на мокрых и холодных камнях до самого утра.

Глава шестнадцатая. Сколько яиц у синиц, или Дипломатический конфуз

На следующий день, сквозь сон, я услышал приглушенные голоса. Еще в пижаме, полусонный, я открыл дверь и сунул голову на кухню. Там уже хозяйничали бабушка, приглашенные родственники и подруги. Готовили стол для второго дня свадьбы. Конечно, что-то надо было делать загодя, например холодец. Дедушку посылали за дефицитными говяжьими ножками в низок. Холодильник забивался под завязку. В холодные зимние дни мясные и рыбные деликатесы вывешивались в форточку, доводя до обмороков соседских кошек. Дворовые собаки захлебывались лаем и слюной под окнами.

Готовый холодец заранее разливался по глубоким тарелкам, на дно которых бабушка выкладывала разрезанное на кольца крутое яйцо и звездочки из отварной морковки. Ни холодец, ни крутые яйца, ни тем более вареную морковку я терпеть не мог, поэтому меня можно было без опаски оставлять наедине с холодцом. Другое дело – бабушкина выпечка. Тут уже рот наполнялся слюной не только у меня, но и у случайных прохожих, оказавшихся под окнами в минуты, когда бабушка доставала из духовки пироги или посыпала сахарной пудрой только что извлеченный из кипящего масла хворост.

* * *

Но было одно особенное блюдо, которое вызывало у меня просто щенячий восторг. Тейглах.

Гораздо позже я узнал, что это блюдо принято готовить на еврейский Новый год, Рош ха-Шана. В нашей интернациональной семье отмечались все праздники, но поскольку педалировать еврейскую тему в Советском Союзе было небезопасно, то тейглах называли орешками в меду и готовили на многие торжества.

Накануне свадьбы бабушка вытащила свою специальную большую кастрюлю, смешала в ней мед, воду и сахар, высыпала заранее разрезанные на маленькие кусочки жгутики из теста, закрыла крышку и приложила палец к губам. По обычаю тейглах должен был готовиться в абсолютной тишине и под закрытой крышкой, а то шарики из теста могли не подняться – так, во всяком случае, говорила бабушка.

Я затих в углу, поглядывая на каминные часы в виде сидящего в кресле Бетховена. Сочинял ли он музыку, прислушиваясь к собственной глухоте, или просто задремал, я не задумывался, меня больше волновала минутная стрелка. Ровно через пятнадцать минут молчание можно будет нарушить, бабушка откроет кастрюлю, засыплет в нее орехи и еще через пару минут начнет шумовкой доставать румяные шарики и раскладывать их на большую доску, предварительно политую холодной водой.

А потом начиналось самое главное. Основными любителями тейглах были мы с папой. В день, когда орешки в меду остывали на кухне, нас было оттуда не вытащить. Я отколупывал медовые орешки в открытую, папа – втихаря. Ему попадало, мне все сходило с липких от меда рук. Чтобы сполоснуть пальцы, пришлось бы открыть воду на кухне и тем самым выдать себя, так что все дверные ручки после наших набегов были липкие и сладкие. Мама неубедительно ругалась и хватала отнекивающегося папу за руки, чтобы проверить ладони на липкость. Он подносил руки к ее лицу, а она, смеясь, целовала его сладкие пальцы. Потом папа целовал маму. Я до сих пор не уверен, так ли в действительности папа любил тейглах? Он же не был сластеной. А может, ему нравилась сама игра?

Много лет спустя, когда мамы не стало, а папа по уровню знаний еврейских традиций уже мог тягаться с историками и раввинами, он всегда отказывался от орешков в меду, виновато говоря, что это не по его части.

* * *

Последние две недели перед свадьбой весь пол был завален газетными обрезками. Вечерами старались скорее закончить все дела и собирались за столом, вооружившись ножницами, клеем и кипой фотографий Иры и Андрея.