Коммунисты

Сразу из всех десяти танков вылетает огонь. О господи, они приняли нас за бошей! Со всех сторон раздается вой снарядов, взрывы, снова вой. Все припали к земле. На каску Жан-Блэза посыпались осколки камней. Сержант-танкист инстинктивно заполз под свою машину, а солдаты с дороги бросились в канаву, с той стороны, откуда шли танки, чтобы укрыться от огня. Канава была подходящая, глубокая, удобная, вся заросшая травой; они залегли в ней. На таком близком расстоянии прицел никогда не бывает очень точен, стреляют немного наобум, на глазок, и первые снаряды легли по ту сторону дороги, за откосом. Жан-Блэз слышит, как жужжат пули. Он чувствует над собой чье-то дыхание, чье-то тяжелое тело валится на землю рядом с ним. Вот беда! Это же наш мул… Танки надвигаются. Все поползли к строению с толстыми стенами, к ферме, оставшейся позади, в нескольких метрах, в стороне от дороги.

Над головой стоял грохот. Танкисты, принявшие немцев за бельгийцев, были застигнуты врасплох, они не умели применяться к местности так же искусно, как зуавы. Когда низенькие черные танки вышли на шоссе, танкисты лежали под своей машиной, а 25-миллиметровая пушка с перевернутым зарядным ящиком стояла на дороге, около впряженного в нее мертвого мула.

Слава богу, они успели доползти до фермы. Противник, попав на дорогу, увидел только силуэт танка и нескольких людей; он не догадается сразу, что остальные — во дворе покинутой фермы, оштукатуренные стены которой золотятся в лучах заходящего солнца. Но ведь мы тут как в мышеловке… Через высокие ворота вихрем врываются мотоциклисты. Они прикрывали отступление, и в последнюю минуту успели тоже укрыться. Второй танк, который шел не останавливаясь, обстрелял с фланга немцев, появившихся на шоссе, а они двинулись своим направлением, миновали ферму, во всяком случае передние танки.

Как быть? Еще не достаточно стемнело, чтоб выбраться незамеченными. Капитан занялся погонщиком мула, который, стиснув зубы, протянул ему для перевязки руку. Чего загрустил? Мула жалко? Он покачал головой. Молча указал подбородком на раненую руку… Вдруг страшный взрыв, оглушительный грохот… Крике, Жан-Блэз, лейтенант сразу оказались в густой тени, которую теперь отбрасывает стена дома. — Что случилось? — На дороге вспыхнул яркий факел. — Немецкий танк горит…

— Как немецкий? — переспросил Крике. — Ведь ты же говорил, что это бельгийцы…

— Мало что говорил! Надо самому соображать.

Да, горел немецкий танк. Вот это, называется, повезло! Теперь вокруг темнота, да и немцы на шоссе думают только о своем танке… Один из мотоциклистов сказал: — Живо все к нам в коляски! — Такие слова повторять не приходится. Жан-Блэз прижал к себе карабин — оружие при нем, все в порядке. Мотоциклы вихрем вырвались из ворот. Сидя в коляске, Жан-Блэз держит на прицеле правую сторону дороги. Мотоциклы повернули на север, туда, откуда пришли, вдоль неприятельской колонны, так сказать, ей против шерсти… Все десять мотоциклов на полной скорости…

Один из лейтенантов выстрелил находу из револьвера, просто так, наугад. Пули свистят им вдогонку, но мотоциклисты нажимают, подгонять нет надобности. Налево от шоссе отходит проселочная дорога, она сильно петляет. Ну и ладно, не важно, что уйдем от шоссе, зато уйдем и от танков…

И они свернули на дорогу. Только очутившись на склоне дня в деревушке, в которой совсем недавно кипел бой, они начали понимать, в какое попали положение. Все крыши были в пробоинах, на обнаженных стропилах лежали последние отсветы солнца. Перед развалинами того, что было трактиром, и того, что было школой, — разрушенное заграждение из повозок и сельскохозяйственных машин… между торчащими вверх оглоблями спит вечным сном упавший навзничь человек; страшно открытый рот как будто вопиет к небу! Бедняга! Но задерживаться нельзя. Куда теперь? На перекрестке, где сходится несколько дорог, кучей навалены винтовки, зарядные ящики, вещевые мешки, каски… И люди, французы и немцы, брошенные друг на друга и оставшиеся на месте в безумии схватки.