Коммунисты

— Все это слова и слова… Разумеется, коммунистов попрежнему арестовывают, находят ротаторы, склады бумаги — это тормозит их работу, что говорить. Но прошел октябрь, ноябрь, декабрь… уже май на дворе, а где Торез? Где Дюкло? Ведь это же стыд и срам!

— Сегодня в палате депутатов, когда Рейно в своей речи, вызвавшей сенсацию, сказал, что кое-кого надо сменить, мой молодой друг Мистлер взглянул на меня, а другие обернулись к Даладье… Может быть, Рейно, как и вы, имел в виду Руа. Руа — это полумера. Сарро держал полицию в повиновении. Заменить его, конечно, может только начальник другой полиции… Как говорил Клемансо, министр внутренних дел — это первый сыщик во Франции… Зная ваши симпатии, я не думаю, чтобы вы были довольны.

— Мандель? — спросил Виснер без особого восторга.

— Мандель вызывает некоторые сомнения, это ясно. Потому что Мандель… Нельзя забывать, что против Манделя настроено также и наше высшее военное командование. Заметьте, ситуация создалась любопытная. Ни для кого не секрет, что в марте Мандель убедил Рейно оставить меня в кабинете, учитывая то влияние, которым я пользуюсь в Риме, учитывая, что мне всегда удавалось улаживать недоразумения; и маршал, который сейчас был у меня, отлично это понимает. Мандель — не препятствие к участию маршала в правительстве, чего мы все горячо желаем…

— Ну еще бы! — поддакнул генерал Нульман…

— …все горячо желаем! Хотя в данный момент, при создавшихся печальных обстоятельствах… Мандель всегда говорил, что для блага родины он готов сотрудничать с кем угодно. Однако именно он настоял в марте на внесении в правительственную декларацию пункта, осуждающего советскую политику. Так вот, он считал мое сотрудничество желательным для переговоров с Римом; он полагает, что ввиду той роли, которую я играл в свое время, в период, когда устанавливались отношения между нами и Москвой…

— Быть не может! — воскликнул генерал. После небольшой паузы министр продолжал, обращаясь уже непосредственно к Виснеру. — Человек с вашим умом это поймет. В данный момент было бы большой удачей добиться сближения с русскими… при одном, конечно, условии: чтобы наши коммунисты ничего на этом не выиграли, вот и все.

— Вот вам и все! — сказал Нульман. А Виснер возразил:

— Что Мандель так думает, меня нисколько не удивляет. Но неужели же маршал?..

— Маршал? Ну, знаете, маршал… Для маршала сейчас основное — власть… Мандель, конечно, главным образом стремится к сближению со Сталиным, чтобы продолжать войну, чтобы получить вооружение, которое англичане цедят нам по капельке. Маршал сейчас ничего не говорил, но вы ведь его знаете, он пацифист! В Муссолини или Франко он прежде всего видит возможных посредников при возобновлении переговоров с Германией… Может быть, он рассчитывает и на Москву как еще на одного посредника! У меня в кабинете он смотрел на Манделя отсутствующим взглядом. Вполне возможно, что он просто хотел дать ему высказаться… а сам тем временем составлял себе мнение, вернее всего — просто думал о другом. Не далее как два дня тому назад он говорил Шотану, что войну пора кончать. У Манделя есть другие враги, гораздо более решительные. В армии, среди военных. А нам, чтобы воевать, они нужны… так же как и некоторые другие люди, несколько неудачно, в этом я должен сознаться, проявившие себя еще в мирное время в качестве ревностных гонителей коммунистов…

— Они предвосхитили события! — изрек генерал Нульман.

— И все же, когда грозит опасность, вот как сейчас, самую сильную тревогу вызывает у нас коммунизм, это самая непосредственная угроза, — заметил Виснер. — Гитлеровскую армию еще, может быть, удастся остановить… а коммунизм уже здесь, в самом Париже!

Генерал вздохнул: — Хорошо бы захватить главарей, пока еще не упущено время!

Если даже на сей счет и существовало у кого-нибудь иное мнение, он в этом все равно не признался бы. А затем, как их захватишь?

— Может быть, нужно бы прежде всего признаться в своей ошибке, — задумчиво произнес министр.

Виснер посмотрел на него. Но генерал реагировал на все проще:

— Признаться в ошибке? В какой ошибке?