Выступление построено в духе высоких парламентских традиций… патетические, закругленные периоды… только дело все в том, что для посвященных смысл его речи сводится к одной коротенькой фразе, к нескольким словам. Публика их и не заметит, но они звучат предостережением для колеблющегося большинства… для специалистов из этого особого мира, который управляется своими законами… Все они, будь то Доминик Мало или Габриель Кюдене, будь то Ромэн Висконти или Марке, все они одинаково насторожились, взволновались, забеспокоились от этих слов:
Заседание нельзя было затягивать. С минуты на минуту ожидали прибытия Черчилля. В этот день все надежды возлагались на Англию.
А в министерстве иностранных дел попрежнему жгли архивы.
Нет ничего удивительного, что в такую минуту к Монзи явился крупный парижский промышленник. Ходившие слухи давали Виснеру полное основание повидать человека, от которого зависело спасение хотя бы части его станков, потому что, не говоря уже о рабочих, ведь почти все оборудование так или иначе придется бросить на произвол судьбы… Отдают ли себе отчет в правительственных сферах, что это означает для будущности Франции?
Виснера сопровождал генерал Нульман.
Им пришлось подождать. Министр был занят. Через четверть часа дверь открылась: из кабинета вышел маршал Петэн, а вслед за ним Мандель… Маршал пожал руку Нульману и обменялся с ним несколькими словами; а Виснер тем временем с некоторым неудовольствием проводил глазами Манделя. Что бы это значило? Мандель здесь… и вместе с маршалом? Что, если маршал перекинется на другую сторону, теперь, когда у Рейно такие планы!
Монзи его успокоил. Рейно… или «авантюрист», как он его называл… отказался от своих сумасшедших планов. Во всяком случае, на данный момент, — так что время еще есть. Министр был невозмутимо спокоен. Только одно выводило его из себя — публичное заявление Рейно, что об эвакуации Парижа не было и речи. Что за наглость! Монзи давно уже не терпел Рейно и потому он не верил, что произошел ряд недоразумений, не хотел видеть разницу между эвакуацией министерств и эвакуацией Парижа и так далее. Он возмущенно рассказал историю с письмом Эринга, переданным парламентским квесторам. Перерыли все корзины для бумаг, чтобы найти подлинник письма… Монзи во что бы то ни стало хочется уличить Поля Рейно во лжи.
Виснер менее прямолинеен в своих суждениях. Не в этом дело: что тут плохого, если глава правительства лжет, раз эта ложь во спасение, раз она помогает ему управлять государством.
— Пусть тот, кто никогда не лгал, первый бросит в него камень! — заявляет он в чисто евангельском стиле. И смотрит при этом на Монзи. С каких это пор Виснер стал таким поборником добродетели! И опять же не в этом дело… Виснер пришел еще и для того, чтобы осведомить министра о настроениях своих рабочих. Совершенно несомненно, что военные неудачи воспринимаются в рабочей среде как естественное следствие «странной войны». Рабочие обвиняют правительство в том, что оно преследовало коммунистов, вместо того чтобы воевать с Гитлером. Говорят, что в конечном счете оказались правы коммунисты, ратовавшие в октябре за мир. Словом, влияние коммунистов ничуть не уменьшилось, совсем наоборот. Антикоммунистическая пропаганда потерпела полный крах, а полиция расписалась в собственном бессилии… Вот вам лучшее доказательство: кого она арестовала? Мелкую сошку. А главари? Главари все еще на свободе…
Монзи улыбнулся. На этот счет у него свои собственные взгляды.
— Видите ли, дорогой Виснер, если угодно, считайте меня слишком мягкотелым… но в глубине души я никогда не был сторонником политики массовых арестов! Знаю, знаю, но к чему это привело? Вы же сами сейчас сказали.
— Надо было захватить главарей: для этого существуют самые разнообразные способы… Во Франции много различных полиций, и трения между ними отражают разногласия партий. Не мне вам говорить! В этом все несчастье. Сарро, в руках которого в начале войны были сосредоточены все средства воздействия, был скорее главой политической полиции, а не оперативного карательного органа, который мог бы еще тогда проявить дальновидность… Главари проскользнули у вас между пальцев. Когда Рейно сместил Сарро, назначив на его место Анри Руа, я предполагал, что он имел в виду именно эту задачу.
— Но, дорогой мой, что вам еще нужно: вот уже два месяца как великий талант моего старого друга Фроссара… Ведь по радио так и льется поток антикоммунистической пропаганды.