Коммунисты

А теперь о том, что я хотела рассказать тебе про Ивонну. Про то, как она открыла мне глаза. Я не сразу это поняла. Сначала я видела все в одном только свете. И потому отпустила тебя, не сказав ни слова, и решила, что все кончено… А ведь говорила-то я с Ивонной задолго до того дня, когда мы так глупо расстались. Но немного погодя меня точно осенило. Я вспомнила то, что сказала мне Ивонна, и уж больше не забывала. Так вот, однажды вечером, это было в конце октября, самое позднее в первых числах ноября, я собралась с духом и как снег на голову свалилась к Ивонне. Кажется, я пришла совсем некстати. Но она выслушала меня очень терпеливо. Я рассказала ей все: о нас с тобой, о моих колебаниях и страхах, обо всем, что меня смущает. Потом я намекнула на ее судьбу, на то, как она встретилась со своим мужем. Понимаешь, я не могла представить себе нашу жизнь вдвоем, мне казалось немыслимым втянуть тебя в мою жизнь или бросить все, решительно все! Я не говорю о Фреде… о нем нечего говорить! Словом, я пришла просить совета у твоей сестры. Не помню точно, что я сказала. Только она крикнула мне в ответ: „Я своего мужа любила и не нуждалась в советах!“ Или что-то в таком роде. Откровенно говоря, я решила, что она считает мой приход неприличным. Так я это и приняла вначале. Но меня это задело за живое. Я не могла успокоиться. Надо тебе сказать, что Ивонна — не сердись на нее за это, Жан, — посоветовала мне оставить тебя в покое: она думала, что я тебя не люблю. Она ошибалась — я тебя любила. Но она все же была права — я тебя любила недостаточно. Недостаточно для того, чтобы не нуждаться в советах. Недостаточно, чтобы от всего отречься. Недостаточно, чтобы не дорожить чем-то еще, кроме тебя. Ну и вот. Раз я говорю тебе об этом, значит, теперь это изменилось. Теперь все по-другому. И если бы мне не стало ясно, что я недостаточно люблю тебя, понимаешь, я бы и не полюбила тебя по-настоящему, не полюбила бы так, как люблю теперь. И этим я обязана Ивонне. Она открыла мне глаза на меня, на мое равнодушие, на мой эгоизм.

Я видела ее вчера. Мне позволили сопровождать детей. Этим я, понятно, обязана имени Фреда. Спасибо и за это! Ты и представить себе не можешь, какая замечательная женщина твоя сестра! Она не видит ничего необыкновенного в том, что сделала. Ее удивило, что я взяла детей к себе, она решила, что это только из-за тебя. Поверь мне, она ошибается! Я сказала ей, какое это для меня счастье, мне даже стыдно было в нем сознаться. Кроме того, мне непременно хотелось сказать ей, что хотя я в общем плохо разбираюсь в этих сложных вещах, о которых нельзя писать, но именно из-за того, что она сделала, я чувствую себя кругом ее должницей. Даже сама не могу объяснить — почему. Я хочу, чтобы ты верно понял меня: некоторое время тому назад я подолгу говорила об этих вещах с одним раненым, честным, простым парнем. Убедил ли он меня? Пожалуй, не вполне. Но у него на все это очень прямолинейный взгляд, возможно, недоступный мне. Правы ли эти люди в главном? Откуда мне знать? В том, что они говорят (я живо, по-новому ощутила это с Ивонной), есть что-то волнующее и новое для меня. Из всего, что говорят мои близкие — ничего не поделаешь, близкие — чему меня учили, что я читала, кроме отдельных мест, главным образом в стихах, ничто так не проникало мне в душу.

Я пишу тебе все подряд, а между тем многое не могу объяснить — не знаю, что ты тут поймешь. Все равно. Мне важно, чтобы из всей этой путаницы ты запомнил одно: я люблю тебя и, что бы ни случилось, Жан, родной, я буду твоей, я и теперь твоя…»

Полковник Ламиран, начальник санитарной службы дивизии, прибыл на пункт Давэна де Сессак почти в тот момент, когда главврач получил приказ сняться с места. Он обсуждал этот приказ с Фенестром, Сорбеном и Бурра. Зачем нас швыряют взад-вперед? Что ж это? Утром мы были к востоку от Камбрэ, возле Ле-Като, и нас заставили мчаться сломя голову, потому что неприятельские танки появились в Ландреси и, по слухам, направляются в Ле-Като. По последним данным, слухи были ложные. И тем не менее…. мы откатились на сорок километров к юго-западу и оказались… на сколько? Километров на десять-одиннадцать восточнее Перонна… Подумайте — Перонна! А теперь нас гонят, по моему подсчету, за сорок километров отсюда прямо на север — взгляните сами на карту… место назначения в двенадцати километрах к западу от Камбрэ. Что это за кадриль?

Бурра почесал затылок. Из всего этого ясно одно: никто понятия не имеет, куда девался фронт.