Коммунисты

— Я воспользовалась своей поездкой в Туркуэн и навестила аббата Бродара, бывшего нашего священника, — теперь у него приход у самой границы. Приезжаю — вижу, в доме у него все вверх дном, и во всем квартале тоже. Представьте себе, из Бельгии вдруг вернулись англичане — те, которые стояли у нас до 10 мая, те самые, которых все в городе знают, и они рассказывают жуткие вещи! В Бельгии идут кровавые бои, настоящая резня! Англичане отступают и собираются занять маленькие бетонированные укрепления. Вы видели эти укрепления? Ну, те, что устроены около Туркуэна… да, да. Одно, например, находится возле фермы Рискон-Ту. Вообразите, как переполошились жители! Они решили, что завтра сражение будет идти у них под окнами, и уже начинается бегство из города.

— Это безрассудно! — сказал Жак Дебре. — Впрочем, сейчас все сплошь безрассудно. Подумайте, когда у нас появились первые беженцы из Бельгии, несчастные люди в грузовичках, с узлами, с чемоданами, местные жители совсем помешались на шпионах и решили, что всякий, кто везет с собой красное одеяло, подослан пятой колонной, — красное одеяло их условный знак. Попробуй разубеди! Приходилось силой отбивать этих бедняг, иначе толпа их растерзала бы… А надо вам сказать, за последние два-три дня число беженцев все возрастает…

— Просто ужас! — сказала Армандина. — Так жаль священников!

— Каких священников, мадам?

— Вы же знаете, капитан, у нас сплошь антиклерикалы и готовы верить любым россказням о священниках. Уж не знаю, кому это взбрело в голову, но вдруг пошли разговоры, что сутана — наилучшая маскировка для парашютистов… В толпах беженцев стали отыскивать священников, и почтенных духовных особ задерживали, арестовывали, обращались с ними безобразно… Уверяю вас, на границе сейчас настоящая паника. Да и сами английские офицеры, — те, которые устроили клуб в доме Жоржетты, — ничего утешительного мне не сказали. И я вот подумываю: может быть, и нам тоже надо бы…

— Побольше хладнокровия! — сказал Жак Дебре и тут же спросил: — А вы как думаете, капитан, Лилль под угрозой?

Сен-Гарен — посторонний человек в Лилле и поэтому с философским спокойствием может рассуждать о возможности вторжения немцев в эти края. Он перечисляет признаки, говорящие за и против. Например, постепенная эвакуация Лоосской центральной тюрьмы… Вполне естественно было перейти от такой темы к разговору о разрушительном воздействии коммунистов во всем районе. Жак Дебре в этом вопросе занял срединную позицию.

— Надо понять, капитан, надо понять! Я, конечно, привык к здешним краям и, кажется, нигде в другом месте не мог бы и жить. Хотя климат тут отвратительный, природа такая, что и говорить не стоит. А главное, здешний народ… Народ тут очень трудный. Но вот как-то все это привязывает… И вы только представьте себе, что за жизнь у наших рабочих! Правда, должен сказать, мы делаем все, что в наших силах, чтобы облегчить им условия жизни. Но много ли мы можем сделать? В том-то и беда! А требовать от них стоического терпения… Где уж там, — это слишком высокая философия. Много ли найдется таких мудрецов? Простонародье живет без хитростей, по законам естества, детей рожает много. Женщины у них преждевременно стареют. А тогда мужья, даже хорошие рабочие, начинают пить. Что поделаешь!.. Словом, жизнь тяжелая, и всяким демагогам легко у нас мутить людей, используя для этого разные непорядки, и горести, и смерти, и малейшие несчастные случаи на работе.

— Ах, какие люди! — вздыхает госпожа Дебре. — У них нет ни веры, ни идеалов!

— У коммунистов есть идеалы, — заметил капитан. — Не наши идеалы, но, несомненно, есть.

Армандина Дебре в ужасе уставилась на него: — Господин капитан! Что вы, что вы! Да вы просто не знаете, какие это люди!