Колонна была довольно разношерстная, и для Жан-Блэза нашлась только обозная кляча. Походная кухня, которую им дали, прикатила сломя голову из Бельгии. Жан-Блэз таким манером проехал через Шельду, миновал Анзен и Рэм, откуда колонна повернула направо, к лесу. Весь лес был уже запружен войсками, вышедшими в тылы 1-й моторизованной дивизии, которая обороняла позиции на Шельде, к востоку от леса; части второго эшелона находились в лесу. К западу, в сторону Викуаньских рудников, стояла в резерве 32-я пехотная дивизия, входящая в армейский корпус генерала Ла Лоранси. Кроме того, тут собрались остатки разных других соединений, которые спешно укомплектовывались, и среди прочих, к великой радости зуавов, артиллерийские подразделения их собственной Североафриканской пехотной дивизии. Они попросили, чтобы их придали к этим частям. Ну что ж такого, что артиллерия? У Жан-Блэза в свое время тоже была 25-миллиметровка… Просьбу их уважили.
Но сержант Меркадье не учел, что у него не было привычки к верховой езде, и теперь после нескольких километров он позабыл о ногах, так у него разболелись ягодицы. У артиллеристов был врач — неслыханная роскошь! Врач сказал сержанту, что у него нарыв, и хотя подлечил его, но дал освобождение от службы, что явилось пищей для зубоскальства на все три дня…
В это утро настал черед Жан-Блэза озадачить аббата Бернара Бломе. Быть скульптором показалось аббату куда более экзотичным, чем аббатом. Он без конца твердил: — Скульптор, скажите пожалуйста, скульптор, вот уж не ожидал, сержант!
Для аббата Бломе скульпторы — это прежде всего те, кем сделан «Господь во славе» Шартрского собора, «Божья матерь с улыбкой» в Реймском соборе, страсбургская синагога… У каждого своя мифология…
Накануне, около восьми часов вечера, дивсанотряд оставил деревню к югу от Дуэ, где пробыл целый день; медпункт помещался в церкви, обсаженной большими деревьями, выше самой церкви. Врачам пришлось больше возиться с гражданским населением, чем с военными: в деревенскую церквушку непрерывно несли беженцев, подобранных на дороге, раненых детей; один особенно был такой жалконький! Доставили также двух немецких летчиков из сбитого зенитками самолета, — у одного были раздроблены ноги, у другого — плечо. Им показали малыша: смотрите, что вы делаете! Летчики клялись, что они тут ни при чем, они не расстреливают из пулемета мирных жителей, им приказано не спускаться ниже двух тысяч метров и стрелять только по военным объектам. А в заключение тот, что лучше говорил по-французски, воскликнул: — А ваши летчики-англичане! Что они делают с немецкими городами? Что было в Кельне? Настоящая бойня…
Это правда? Фенестр отнюдь не огорчен. Так вот они где — наши самолеты! Но Бурра не верит — уж очень это было бы хорошо! Раненых эвакуировали в Бетюн, потому что отряд получил приказ направиться в местечко между Аррасом и Лансом, и пробыл там несколько часов в школе. В понедельник 20-го, рано утром, не успев послушать радио, тронулись в путь и теперь ехали по равнине, где маячат вдали черные пирамиды. Жан де Монсэ никогда не видел терриконов. Когда их отряд второпях проезжал 10 мая по дороге в Бельгию, эти искусственные холмы со стрелой, точно указующий перст поднятой над металлическим остовом и удлиняющей конусообразную вершину, казались Жану какой-то декорацией, и он не связывал их с действительностью. Но теперь, по мере приближения к Дрокуру, к Энен-Льетару — потому ли, что он увидел грозный лик войны, — но только эти пирамиды стали для него живой действительностью, чем-то самым важным, имеющим прямое отношение к его собственной жизни. Это мрачное преддверие горняцкого края, суровая равнина с полосами зелени и горами угля, а дальше вереница однообразных поселков, рабочие бараки из темного кирпича, скопление одинаковых, вытянутых в одну линию домиков с чахлыми палисадниками, нескончаемые улицы, скудость природы и человеческой жизни… все это вызывало мучительный и тревожный отклик у юноши, проезжавшего в санитарной машине.
Чувство тоски, которое испытывал Жан, глядя на этот ни на что не похожий край, еще усугубилось при виде отвратительного современного железобетонного собора, стоящего посреди Энен-Льетара и подавляющего своими размерами все ближние строения. Подумать только, что люди живут здесь!.. Не успевал кончиться один поселок, как начинался другой, и вдали возникали новые терриконы, и у новых бараков ребятишки удивленно смотрели на машины, на солдат… Наконец колонна достигла Курьера.
— Курьер? — заметил Рауль. — Вот так история!