Комната Джованни

– Но не так, как я, – сказала Гелла.

– Я мог убить кого-нибудь в прошлом. Откуда тебе знать?

– Чего ты так разволновался?

– А ты бы не волновалась, если б твоего друга обвиняли в убийстве, а он где-то прятался? Ты еще спрашиваешь! Что мне, по-твоему, делать? Распевать рождественские песенки?

– Не ори на меня! Просто я не знала, как много он для тебя значит.

– Он хороший человек, – сказал я, помолчав. – Тяжело знать, что на него свалилась такая беда.

Гелла подошла и нежно положила руку мне на плечо.

– Мы скоро уедем отсюда, Дэвид. И ты перестанешь себя изводить. Люди попадают в беду. Ничего не поделаешь. Не веди себя так, будто это твоя вина. Ты ни в чем не виноват.

– Знаю, что не моя! – Но звук моего голоса и взгляд Геллы заставили меня замолчать. Я с ужасом чувствовал, что вот-вот расплачусь.

Джованни не могли найти около недели. Когда над Парижем сгущались сумерки, я смотрел из окна номера и думал о Джованни, который, может быть, прячется, испуганный и замерзший, под одним из мостов и не знает, что делать дальше. Возможно, кто-то из друзей укрыл его, думал я. Иначе как его до сих пор не нашли в таком небольшом, полном полицейских городе. Иногда меня охватывал страх: а вдруг он заявится ко мне и станет умолять о помощи? Или решит убить меня? Нет, он сочтет унизительным обращаться ко мне с просьбой. А убивать меня? К чему? Зачем марать руки! Я смотрел на Геллу взглядом, молящим о помощи. Каждую ночь я словно прятал в ее теле свою вину и ужас. Во мне горела потребность в действии, и единственным возможным действием был любовный акт.

В конце концов одним ранним утром Джованни схватили на барже, стоящей у берега. Газетчики тем временем уже отправили его в Аргентину, и для всех было большим шоком узнать, что за такой большой срок он не ушел дальше Сены. Но отсутствие воровской смекалки не внушило к нему симпатии у горожан. В их глазах Джованни был не просто преступником, но еще и неумелым преступником, тупицей. Мотивом убийства считалось ограбление. Джованни действительно выгреб деньги из карманов Гийома, однако не очистил кассу и, похоже, даже не подозревал, что в другом бумажнике, который Гийом держал в шкафу, лежало сто тысяч франков. Когда Джованни поймали, деньги Гийома все еще были у него, он даже не смог их потратить. Он не ел два или три дня, очень ослабел и плохо выглядел. Его фотография была выставлена в каждом газетном киоске. С фотографии смотрело очень молодое, порочное, испуганное лицо, как будто Джованни не мог понять, как он дошел до такой жизни, откуда путь один – на гильотину. Глядя на него, я понимал, как ему хочется повернуть время вспять и как все в нем содрогается при мысли о таком конце. И, как обычно, казалось, что он взывает ко мне о помощи. В газетах рассказывалось, как Джованни каялся, просил о милосердии, обращался к Богу и, рыдая, уверял, что не собирался убивать. Там же смаковалось в мельчайших подробностях, как он это сделал, и ни слова – почему. Истинная причина была слишком страшная, неприемлемая для газет, и слишком запутанная, чтобы Джованни открыл ее.

Возможно, я единственный в Париже знал, что Джованни не хотел убивать Гийома, и понял, читая между строк, почему он это сделал. Мне вспомнился тот вечер, когда он пришел домой раньше и рассказал, как Гийом вышвырнул его на улицу. Его голос звенел у меня в ушах, он горячо рассказывал, то и дело сбиваясь, о случившемся, а в глазах у него стояли слезы. У Джованни было обостренное самолюбие, ему нравилось ощущать себя débrouillard[137], готовым противостоять каждому, я так и видел, как он развязно входит в бар Гийома. Должно быть, Джованни думал, что, спутавшись с Жаком, он покончил с периодом ученичества, а заодно и с любовью, и теперь может делать с Гийомом, что ему вздумается. Джованни и раньше мог с ним делать, что хотел, но тогда он не был бы Джованни. Жак, конечно, не преминул сообщить Гийому, что Джованни расстался с le jeune Américain[138]. Гийом мог даже посетить пару вечеринок у Жака, прибыв туда со своими приближенными, зная, как и все постоянные посетители бара, что Джованни бросил любовник, что он свободен и может пуститься во все тяжкие, как обычно и бывает. Представляю, какой праздник был в баре, когда на его пороге появился развязный и самоуверенный Джованни.

Я так и слышу разговор в баре.

– Alors, tu es revenu?[139] – Это говорит Гийом, бросая на Джованни ироничный, полный вожделения взгляд.

Джованни понимает, что Гийом не хочет вспоминать прошлое и свой неуправляемый приступ гнева, что он настроен дружественно. В то же время Джованни отвратительны лицо, голос, манеры, запах Гийома, он старается не сосредоточиваться на этом и отвечает улыбкой, от которой его тошнит. Но Гийом, конечно, ничего не замечает и предлагает Джованни выпить.

– Я слышал, тебе нужен бармен? – говорит Джованни.

– Так ты ищешь работу? А я думал, твой американский дружок подарил тебе нефтяную скважину в Техасе.

– Нет. Мой американский дружок, – и Джованни делает соответствующий жест, – испарился. – Все смеются.