Комната с привидениями

Услышав это ужасающее заявление, мистер Гудчайлд попытался встать и закричать, однако две огненные ленты, протянувшиеся из глаз старика к его собственным глазам, пригвоздили его к креслу и он не смог произнести ни звука. Впрочем, слух его оставался острым, он слышал, как часы пробили два часа ночи, и тут же перед ним предстали два старика!

Глаза каждого из них были соединены с его глазами огненными лентами. Старики были точной копией друг друга, обращались к Гудчайлду одновременно, одинаково скрежетали зубами, одинаково раздували ноздри и смотрели одинаково испытующе. Два старика, не отличимые друг от друга, одинаково странного вида, причем копия ничуть не бледнее оригинала: второй казался таким же настоящим, как первый.

— В котором часу вы прибыли вчера в этот дом? — спросили старики.

— В шесть.

— И на лестнице было шесть стариков!

Когда мистер Гудчайлд отер пот со лба — вернее, попытался, — старики продолжали вещать одним голосом, причем о себе говорили в единственном числе.

— Меня анатомировали, но, не успели врачи собрать и подвесить мой скелет на крюк, как по городу пронесся слух, что в спальне невесты живет привидение. Да, люди не врали — то был я.

Вернее, мы. Мы с моей невестой. Я сидел в кресле у камина, а она, белая как снег, ползла ко мне, стелясь по полу. Только говорить я больше не мог, а она без устали, от полуночи и до рассвета твердила мне одно слово: «Живи!»

Юноша тоже там был: на дереве за окном, — то появлялся, то исчезал в лунном свете, когда ветви прогибались под его тяжестью. С тех пор он так и сидит там, подсматривает за моими страданиями — является мне урывками, мимолетно, в игре бледного света и серых теней, с непокрытой головой и торчащим из нее секачом.

За эркерным окном спальни невесты каждую ночь от полуночи до рассвета — за исключением одного месяца в году, о чем я поведаю дальше, — он прячется в ветвях дерева, а она ползет ко мне, стелясь по полу; приближается, но никогда не подходит вплотную, причем ее всегда освещает лунный свет, даже если на небе нет луны. И всегда она твердит одно лишь слово, от полуночи до рассвета: «Живи!»

Однако в тот месяц, когда у меня силой отняли жизнь — вот этой самый месяц о тридцати днях, — спальня невесты пуста и тиха, чего не скажешь о моем узилище и о комнатах, где я провел в страхе и тревоге десять долгих лет. И там и там люди в эти дни видят призраков. В час утра он один. Вы увидели меня одного, когда пробил час. В два меня двое. В три — трое. К полудню меня двенадцать, по одному на каждую сотню процентов моей тогдашней прибыли. С того часа и до двенадцати ночи я, двенадцать стариков, снедаемых недобрым предчувствием и страхом смерти, жду, когда придет палач. В двенадцать ночи я, двенадцать стариков, встаю двенадцатью лицами к стене и падаю с крепостной стены Ланкастерского замка!

Когда впервые заговорили о том, что в спальне невесты живет призрак, я сразу понял, что эта мука не закончится, покуда я не расскажу свою историю двум живым людям сразу. Год за годом я ждал, когда же в спальне невесты поселятся одновременно два человека. Я узнал (пути, какими было получено сие знание, мне неведомы), что если два живых бодрствующих человека окажутся в комнате невесты в час утра, то увидят в этом кресле меня.

Наконец слухи о том, что в этой комнате творится нечто сверхъестественное, дошли до двух друзей, и они в поисках приключений явились сюда. Едва я успел ровно в полночь материализоваться на каминной полке (я появляюсь там, будто рождаясь от удара молнии), как услышал на лестнице их шаги. И вот они уже входят в комнату. Один лысый, бойкий, в расцвете сил — лет сорока пяти, — другой на дюжину лет моложе. С собой у них была корзинка с провизией и бутылки. Их сопровождала молодая женщина, которая несла растопку и уголь для камина. Когда пламя весело заплясало, лысый бойкий господин проводил служанку до балкончика на лестнице — убедиться, что она благополучно спустилась, — и возвратился в комнату, радостно потирая ладони.

Он запер дверь, осмотрел покои, выложил содержимое корзины на стол у камина — ничуть не замечая меня, сидевшего на каминной полке прямо у него перед носом, — налил себе вина, стал есть и пить. Тем же занялся и его спутник, который держался не менее весело и уверенно, чем лысый, хотя именно лысый был у них за главного. Отужинав, они положили на стол пистолеты, повернулись к огню и закурили трубки иностранного производства.

Друзья вместе путешествовали, много времени проводили вместе, и общих тем для разговора у них было предостаточно. Посреди оживленной беседы, сопровождаемой взрывами веселого смеха, молодой человек отметил, что старший всегда охотно отправляется на поиски приключений — включая это.

— Это не вполне так, Дик, — ответил тот. — Кое-чего боюсь и я: самого себя.

Собеседник его несколько приуныл, но все же осведомился:

— В каком смысле? Почему?