Комната с привидениями

Он и сам трудился в саду, причем, в отличие от работников, не зная отдыха. Как-то раз, осенним вечером, когда невеста уже пять недель как отдала Богу душу, вооружившись ножом-секачом, он даже остался работать один, но быстро темнело и пришлось прерваться на ночь.

Он ненавидел свой дом и всякий раз входил туда с содроганием. Взглянув на мрачное крыльцо, похожее на вход в склеп, он вдруг почувствовал, что дом проклят. Рядом с крыльцом и с тем местом, где он стоял, росло дерево, ветви которого доходили до старого эркерного окна в спальне невесты, где все и происходило. Дерево внезапно закачалось, что порядком его напугало: ночь была тихая и безветренная, — а вглядевшись в переплетение ветвей, он приметил среди них чей-то силуэт.

То был молодой человек, который с дерева наблюдал за ним. Ветви затрещали; юноша — примерно возраста невесты, с длинными русыми волосами — начал торопливо спускаться и соскользнул прямо к ногам хозяина дома.

— Ах ты, воришка! — зашипел тот, схватив юношу за грудки.

Но тот не испугался, а высвободившись из крепкой хватки, ударил его с размаху по лицу и шее и тут же отпрянул, в гневе выкрикнув:

— Не прикасайтесь ко мне! Не смей меня трогать, Дьявол!

Сжимая в руке секач, хозяин дома стоял и потрясенно смотрел на юношу, ибо именно такой взгляд на него обратила перед смертью невеста, и он не жаждал вновь его увидеть.

— Я не вор. А если бы и был вором, то не взял бы у вас ни гроша! Даже если бы на ваши деньги можно было купить всю Индию, я не притронулся бы к ним! Вы убийца!

— Что такое ты говоришь?

— Впервые я на него влез, — указал он на высокое дерево, — когда был еще мальчишкой, года четыре назад. Я забирался в густые ветви, чтобы только на нее посмотреть, но иногда мы разговаривали. Я часто приникал к окну, наблюдал за ней, слушал ее. И вот однажды она выглянула из эркерного окошка и подарила мне это!

Он показал соломенную прядку, перевязанную черной траурной лентой.

— Вся ее жизнь была трауром, поэтому она сделала мне такой подарок — в знак того, что она для всех мертва, кроме вас. Если бы я был старше или мы познакомились раньше, то мог бы вырвать ее из ваших лап, но к тому времени, когда я впервые влез на это дерево, она уже накрепко запуталась в паутине. Разве я мог ее разо-рвать?

И юноша разрыдался: сначала тихо, потом исступленно.

— Убийца! Я влезал на дерево и в ту ночь, когда вы вновь привезли ее сюда! Я слышал ее слова о часах смерти! Я трижды влезал на дерево, когда вы закрывались в ее комнате и медленно ее губили! И я видел, как она лежала мертвая в постели! С того дерева я пытался увидеть доказательства и свидетельства вашей вины. Для меня остается загадкой, как именно вы все провернули, но не сомневайтесь — я доведу дело до конца, и вы вверите свою жизнь палачу! До тех пор вы от меня не избавитесь, так и знайте! Я любил ее! И потому вы не дождетесь от меня пощады. Убийца, я так ее любил!

Юнец, стоявший с непокрытой головой: шляпа слетела с него во время спешного спуска с дерева, — двинулся к калитке, но чтобы подойти к ней, должен был миновать хозяина дома. Ширины дорожки было достаточно, чтобы на ней разъехались два старомодных экипажа, но ужас и отвращение, так ясно читавшиеся в каждой черточке лица юноши и в каждом движении тела, больно задели хозяина дома, и он даже не пошевелился, только внимательно наблюдал за ним. Когда юноша уже прошел мимо, он слегка повернулся в его сторону, провожая взглядом. Глаза остановились на непокрытой русой макушке парня, и в тот же миг от его руки к этой макушке метнулась красная изогнутая полоса. Он понял — еще до того, как бросить секач, — куда угодило оружие (я говорю «угодило», а не «угодило бы», потому как ему было предельно ясно, что все свершилось еще до того, как он успел сделать бросок). Секач рассек юноше голову и остался в ране, а сам юноша упал лицом вниз на дорожку.

Он похоронил его во мраке ночи, у подножия того самого дерева, а как только рассвело, перекопал всю землю вокруг дерева, вырубил соседние кусты и скосил заросли сорняков. Пришедшие работники ничего не заметили и ничего не заподозрили.

Только вот выходило, что все его предосторожности оказались напрасны: он в один миг уничтожил весь свой хитроумный план, который вынашивал так долго и так успешно претворил в жизнь. Да, он избавился от невесты и заполучил ее состояние, не поставив под угрозу собственную судьбу, но теперь, из-за этого бессмысленного убийства вынужден был до конца дней своих жить с веревкой на шее.

Хуже того, он приковал себя цепями к этому дому мрака и ужаса, который так ему опротивел. Боясь продать его или забросить — ведь в таком случае кто-то мог ненароком обнаружить свидетельство его преступления, — он должен был в нем жить. Он взял на работу двух стариков — супружескую чету — и продолжил жить в доме, который ненавидел всей душой. Самую большую трудность представлял сад. Как быть — поддерживать его в порядке или же позволить ему прийти в прежнее запустение? Что позволит не привлекать к дому и саду внимание любопытных?