— Эллен, вот этот документ ты должна завтра же переписать. Желательно, чтобы слуги видели тебя за этим делом. Когда все напишешь, исправишь ошибки и перепишешь начисто, позови двух понятых из прислуги и в их присутствии поставь внизу свою подпись. Затем спрячь листок на груди, чтобы не потерять, а когда я приду к тебе завтра вечером, отдай его мне.
— Я все сделаю с превеликим старанием и усердием, клянусь! Что прикажете, то и сделаю!
— Тогда хватит трястись как осиновый лист.
— Я стараюсь изо всех сил — только не гневайтесь, умоляю!
Наутро она первым же делом села за письменный стол и сделала все, что от нее требовалось. Он частенько наведывался в комнату и всякий раз видел, что она сидит за столом и усердно пишет, по буквам повторяя про себя написанное, однако делает это машинально и безразлично, не желая и не силясь что-либо понять, а просто досконально выполняя указания мужа. Ночью, когда они вновь оказались наедине в спальне и он поставил свой стул к камину, она встала со своего места в дальнем углу, робко приблизилась к супругу, извлекла на свет спрятанный на груди листок и протянула ему.
То было, разумеется, завещание. В случае смерти все ее имущество достанется ему — этими простыми словами он объяснил жене суть написанного, поставил ее перед собой, заглянул ей в глаза и спросил, понимает ли она это.
Кляксы чернели на белом лифе ее платья, и оттого, когда она кивала, лицо ее казалось еще белее, а глаза — больше. Черные пятнышки были и на ее руке, которой она нервно сминала и вновь расправляла свою белую юбку.
Он взял жену за руку и еще пристальнее посмотрел ей в глаза.
— Я получил от тебя все, что хотел. Теперь умри!
Она вся сжалась и исторгла низкий сдавленный крик.
— Я не буду тебя убивать: не хочу рисковать собственной жизнью, — умри сама!
Он сидел подле нее в ее спальне — день за днем, ночь за ночью — и твердил лишь эти слова, повторяя то губами, то взглядом. Стоило ей поднять лицо, которое она прятала в ладонях, и взглянуть на строгую фигуру мужа, сидевшего напротив со скрещенными на груди руками и нахмуренным лбом, она читала в его позе и выражении лица: «Умри!» Когда же она падала без сил и засыпала, он вызывал ее из царства снов зловещим шепотом: «Умри!» Когда она вновь принималась молить мужа о прощении, ответом ей было: «Умри!» Когда, выстрадав и пережив очередную ночь, она слышала, как супруг приветствует лучи солнца, врывавшиеся огнем в сумрачную спальню: «Новый день пришел, а ты до сих пор жива? Умри!»
Запертая в уединенном имении вдали от всего человечества и вынужденная вновь и вновь в одиночку, не зная отдыха, выходить на бой, она поняла, что все сводится к одному: в этой битве погибнет либо он, либо она. Он тоже отдавал себе в этом отчет, поэтому направил все силы на то, чтобы окончательно сломить ее и без того слабый дух. Час за часом он сжимал руку жены, так что рука в этом месте чернела, и заклинал: «Умри!»
Все было кончено одним ветреным утром, перед рассветом: вроде бы полпятого, — но забытые на столике часы остановились, поэтому он не мог сказать наверняка. Ночью жена внезапно вырвалась из его хватки и закричала так громко, истошно — впервые себе такое позволила, — что ему пришлось зажать ей рот. После этого она забилась в свой угол и там затихла; он оставил ее и вновь устроился в кресле, скрестив руки на груди и сдвинув брови.
Став еще бледнее в бледном свете, еще бесцветнее в свинцовых предрассветных сумерках, она вдруг поползла к нему, стелясь по полу, помогая себе слабой нетвердой рукой: белые волосы и платье всклокочены, во взгляде — безумие.
— О, простите меня, заклинаю! Я сделаю все, что прикажете. О, сэр, умоляю, скажите, что я могу жить!
— Умри!
— Вы твердо это решили? Нет и не будет мне пощады?
— Умри!
Ее большие глаза распахнулись еще шире от потрясения и страха, потрясение и страх сменились укором, укор — пустотой. Дело было сделано. Он не сразу это понял: ему сперва показалось, что утреннее солнце решило украсить ее волосы драгоценными каменьями (стоя над ней, он разглядел среди светлых прядей крошечные бриллианты, изумруды и рубины), — а потом поднял ее тело и уложил в постель.
Вскоре ее предали земле. С обеими женщинами было покончено, и он наконец получил свою компенсацию. А потом задумал отправиться в путешествие, но не затем, чтобы попусту сорить деньгами: человек он был расчетливый и деньги любил, как ничто другое на свете, просто угрюмый дом ему осточертел и он захотел избавиться от него раз и навсегда.
Дом, впрочем, стоил денег, а деньгами не разбрасываются. Он решил сперва его продать, а потом уж уехать. Чтобы придать своим владениям благопристойный вид и выручить за него побольше денег, он нанял несколько работников: привести в порядок запущенный сад, срубить погибшие деревья, подстричь плющ, который оплел окна и фронтон, почистить дорожки, по колено заросшие сорной травой.