Кинокритик Роджер Эберт был особенно рассержен фильмом. Обвиняя Линча в мизогинии, Эберт утверждал, что Росселлини была «унижена, избита, оскорблена и раздета перед объективом камеры. Когда кто-то просит актрису пойти на такое, необходимо предложить в обмен нечто равноценное и снимать такие сцены только для очень важного кино». Иной была рецензия верховной жрицы кинокритики Полин Кейл, которая тогда проживала в Нью-Йорке. Описывая Линча как «популярного сюрреалиста», а игру Маклахлена «феноменальной», она сделала вывод, что «Синий бархат» – это проникновение «в тайны и безумие, спрятанные в “нормальном”», а также прокомментировала, что «использование Линчем иррационального материала срабатывает так, как и должно: мы читаем его образы, иногда на подсознательном уровне»[10].
Карузо вспоминал: «Мы были удивлены, когда фильм оказался сенсацией. Мы думали, что он с треском провалится, и уж точно не могли предположить, что о нем будут говорить десятилетиями. Многим критикам фильм понравился сразу, и мне кажется, что авторы отрицательных рецензий просто не поняли, что они посмотрели. “Синий бархат” – это фильм, который непременно надо посмотреть несколько раз, чтобы разглядеть все нюансы и детали».
«Вероятно, “Синий бархат” – лучший фильм Дэвида, – сказал Джек Фиск. – Он вырос из “Дюны”, которая обернулась для Дэвида ужасным опытом. В качестве своеобразного утешительного приза Дино сказал ему: “Можешь снимать любой фильм, какой захочешь”. Внутри Дэвида теснилось множество различных вещей, которые ему хотелось выразить, и “Синий бархат” стал возможностью открыться и выпустить на волю все то, что ему приходилось держать в себе».
Спустя несколько десятилетий после выхода фильма Маклахлен провел благотворительный показ «Синего бархата». Он вспоминал: «Я не видел этот фильм, наверное, с тех пор, как он вышел, и не знал, чего ожидать, но история снова меня захватила. Я считаю, что “Синий бархат” идеален».
Я был болен, болен и опустошен после «Дюны». Медитация спасала меня множество раз, и это был один из них. Темное было время. Мне помогло то, что у меня были другие сценарии и я размышлял о том, чем заняться дальше, но я не мог не думать о том времени, что уходило на тот фильм. Когда у тебя нет свободы делать то, что хочешь, и то, что ты вынужден делать, валится из рук, то начинаешь думать, что продался и заслужил то, что получил; а я продался с самого начала. Я знал, каким был Дино, я знал, что мне не достанется право делать финальный монтаж, и что мне придется все время приспосабливаться – это было ужасно.
Я научился проигрывать. В каком-то смысле проигрыш – прекрасная вещь, потому что когда пыль оседает, больше некуда двигаться, кроме как вверх – это и есть свобода. Терять больше нечего, но можно приобрести. Ты на дне, и все знают об том, что ты растоптан, а ты просто говоришь: «Ну ладно», – и продолжаешь работать.
Мне в голову постоянно приходят идеи. Я не знаю, о чем они и как их можно воплотить. Я их просто записываю, и одно просто ведет к другому, так что в каком-то смысле я ничего особо не делаю. Я просто остаюсь верным идее. Кажется, я написал четыре сценария к «Синему бархату». Они не различались кардинально, но я искал свой путь, и во время съемок «Дюны» я дал Кайлу почитать незаконченный черновик одного из сценариев.
Когда песня «Blue Velvet» только вышла, она мне не понравилась. Это был не рок-н-ролл – в этом была причина. «Blue Velvet» была чересчур сентиментальной и не затронула меня. Затем я услышал ее снова как-то ночью, и она безупречно легла на ночные зеленые луга и алые губы женщины за стеклом автомобильного окна – луч яркого света подчеркивал это белое лицо и алые губы. Эти два слова, а также строчки «и я все еще вижу синий бархат сквозь слезы»… Все это сложилось в единую картинку в моей голове.