Комната Вильхельма

— Из-за тебя. Он думал, что тебе будет неловко оправдываться, почему ты без мужа. Тебе хорошо известно, как он мечется между нами обоими. Ему казалось, что он может сделать выбор, но он не смог. И когда он вернулся ко мне, с жалким видом, глубоко несчастный, я уже собирала вещи, чтобы ехать к родителям. Еще десять минут — и он бы меня не застал. Не могла бы ты рассказать, что случилось за ужином?

— Нет. Этого мне не объяснить.

— Расскажи так, как представляешь. Он и словом не обмолвился о том дне.

Голос звучал нежно, и Милле, приготовясь слушать, сложила крепкие руки под подбородком. «В этом она неотразима, — подумала Лизе. — Ее талант слушателя так редок в мире, где все только и желают, что говорить, и лишь немногие хотят слушать». Так или иначе, надо было разобраться до Рождества. И стало бы намного легче, понимай она, что именно делать.

Рассказывая, она разглядывала улицу сквозь пыльные жалюзи и до того позабыла о Милле, что вряд ли бы заметила, если бы слушательницу подменили.

— Чудесный дом, но слишком маленький. Телефон стоял в комнате Тома, и я злилась, когда он каждый раз просыпался оттого, что Вильхельм звонил тебе. Из-за Кармен, из-за Бизе, из-за хабанеры — из-за чего угодно, что приходило ему на ум. Я даже предложила пригласить тебя к нам, но он чего только ни делал, чтобы не допустить контакта между нами. Ты наверняка знаешь: мы тогда взяли к себе девушку по имени Кирстен — готовить и всё такое прочее. Но еще и потому, что мы с Вильхельмом, как ни крути, уже не могли оставаться наедине, не затевая безумных ссор, которые едва не заканчивались убийством. Кирстен была двадцатилетней студенткой, очень приятной, но Вильхельм обращался с ней как старый сбрендивший козел — поглаживал по заду и вытворял прочие глупости. Стоило Тому исчезнуть, как Вильхельм залился слезами: «единственный сын сбежал, как только отец объявился» и так далее. Кирстен бросилась на кухню, чтобы накрыть на стол. Он вскользь поприветствовал издателя и его жену, выпил несколько больших рюмок шнапса и схватил лучшую книгу из тех, до которых мог дотянуться не вставая. Карен Бликсен и ее «Тени на траве» — ему никак не удавалось найти отрывок, который подошел бы к ситуации. Всхлипывая, он зачитал вслух: «Я всегда предпочитала юношей, и мне казалось, что обычно создания божьи процветают в любви от тринадцати до шестнадцати лет…»

И остановился. Мне же хотелось поговорить с моим издателем и его женой — она выглядела очень напуганной, но остаться с ними наедине не удавалось, и они были не из тех, кто напивается до такого состояния, как Вильхельм и многие другие… Кирстен обслуживала нас и не притрагивалась к алкоголю, ей как-то удалось поставить пластинку, и тогда мы с Хенриком (так звали издателя) принялись танцевать. Вильхельм танцевал с его женой, издатель — со мной. Вильхельм и я не прикасались друг к другу и не промолвили ни слова. Ты знаешь, как это может быть неприятно, и я всё время думала, что пока гости рядом, ничего плохого не произойдет, но как их удержишь — а я не была знакома с ними так близко, чтобы попросить их побыть еще. Кажется, уже ходили ужасные слухи о том, что происходит в нашем браке. Внезапно мы остались одни: он, я и Кирстен. Вильхельм едва держался на ногах и протянул руки, чтобы схватить Кирстен — та испугалась и убежала в свою комнату, но дверь в ней не запиралась. Вильхельм — за ней. Казалось бы, какое мне до этого дело. В конце концов она была взрослым человеком. Но я всё равно туда кинулась. Кирстен кричала и вырывалась, он же лежал на ней сверху и держал за запястье. Тогда я разъярилась: рвала, царапала, кусала его, пока он не схватил чемодан, бросив в него что-то, и не ушел из дома. «Чертовы буржуазные суки!» Он поймал такси и с тех пор больше мне не попадался.

Лизе рассказывала ровным, монотонным голосом. Она с удивлением смотрела на Милле, словно не понимая, почему та сидит напротив. Затем принялась за свой коктейль из креветок. Милле подняла бокал.

— Сколь, — серьезно произнесла она.

— Сколь.

Обе выпили до дна. Милле тряхнула гладкими черными волосами и произнесла:

— Всему виной Джон и Джетте — именно они надоумили его.

— Конечно. Джон меня ненавидит, потому что я списала с него героя одной из своих книг.

— Они ему все уши прожужжали: мол, ты погубила его карьеру. Они свели его с Хелене. И с этого момента ваши отношения были разрушены окончательно.

— Но от нее-то он вернулся, дорогая Милле. Тебе просто нужен был кто-то, чтобы сдувать с него пылинки и тереть спину.

— Он не твоя собственность, Лизе. И лучше всего тебе было, когда ты лежала в больнице. Ни один мужчина не выдержал бы всех этих попыток самоубийства, к тому же ты никогда не совершала их всерьез.

Лизе улыбнулась в складку бархатных занавесок, отделявших их уголок от остального заведения.

— Нет, никогда, — почти с радостью в голосе ответила она. — А теперь ты не знаешь, Милле, что тебе делать с твоим плюшевым медвежонком?

— Он всегда любил только одну тебя. Никогда не говорил ни о ком другом. В действительности меня для него не существовало.