Комплекс Чебурашки, или Общество послушания

Наиболее древние свидетельства о русских братчинах относятся к XII веку, наиболее поздние – к концу XIX века.^[228] На братчинах (судя по материалам XIX века) за общинной трапезой обсуждались и решались важные для всего коллектива дела, выяснялись отношения с властями. Братчина была органом самоуправления крестьянской общины. Самостоятельность братчины, ее независимость от чиновников и феодалов утверждались запретом на посещение братских пиров посторонними. В уставных и жалованных разным волостям и селам грамотах ХV – ХVII веков указывалось, что любых не званных на пир людей, будь то «тиуны и доводчики и иные люди наместничи или волостные люди кто ни буди, и мои Великого князя селчане и боярские люди… высылать вон».^[229]

Принципы общинного праздника-складчины можно наблюдать на Русском Севере по сегодняшний день: на съезжих деревенских праздниках только несведущий наблюдатель может подумать, что за выставленные в клубе или на улице столы могут сесть все желающие. Пирующие строго следят за тем, чтобы определить, «кто чей» за столом.

Русские деревенские церкви – каменные и богато украшенные среди жилых деревянных строений – могут служить визуальными знаками сообществ, основанных на общей ценности и клятве (завете или обете): члены территориальных общин «в Бога богатели», благоустраивая и украшая общие храмы. Средневековые общины сами принимали решение о создании своего храма, обращались с заручными грамотами к епископу о назначении причта и освящении престола.^[230] Церкви ставились и украшались миром, статус члена общины определялся вкладом в общую ценность.

Кроме крестьянских общин горизонтально, по принципу гильдии или корпорации, были устроены и профессиональные сообщества. Купцы и промышленники, а также представители «свободных» профессий (юристы, медики, артисты) не были встроены полностью в систему государственного «служения». Их объединяли отдельные договоры и особые «святыни» – клятва Гиппократа, купеческое слово, «служение музам».

Да и у «служилых», у дворян, также был способ уклонения от искания наград, кроме службы государю было еще и служение собственной чести. «Русский дворянин XVIII – начала XIX века, – отмечал Ю.М. Лотман, – жил и действовал под влиянием двух противоположных регуляторов общественного поведения. Как верноподданный, слуга государства, он подчинялся приказу. Психологическим стимулом подчинения был страх перед карой, настигающей ослушника. Но в то же время, как дворянин, человек сословия, которое одновременно было и социально господствующей корпорацией, и культурной элитой, он подчинялся законам чести».^[231]

Перечислим главные черты корпоративных объединений:

– служение ценности/святыне, но не персоне (вере, идее, искусству, науке, присяге, сословной чести и др.),

– паритетность,

– устроение общества за счет вкладов, вносимых его членами.

По мнению М. Афанасьева, горизонтальный тип организации был очень слабо развит в России: «Корпорация, согласно Гегелю, составляет второй, наряду с семьей, существующий в гражданском обществе “нравственный корень государства”. Корпорации – это социальные группы, достаточно организованные для артикуляции, представительства и реализации своих групповых интересов. Порядок, когда такие группы договариваются с государством о разграничении социального контроля, принято называть корпоративным. В России подобные сообщества были слабы даже до революции 1917 г., а коммунистический режим отнюдь не способствовал их укреплению».^[232]

Но, как мне представляется, принцип корпорации, напротив, составляет один из исторически освоенных и весьма актуальных для российской культурной практики социальных форматов.

Вклад в общее для корпорации благо – или благо-творительность (gild) – не может быть вознагражден, поскольку, вкладываясь, член корпорации не жертвует, но приумножает общее благо, благо, которым он же и владеет наравне с другими членами корпорации. Вклад есть акт, ценный для самого вкладчика: он повышает его статус среди равных.

Возможность вклада делает корпоративное благо неограниченным, а общий ресурс – открытым, тем самым гильдейный формат отношений парадоксальным образом уравновешивает экономику ограниченных благ и отношения власти, порождаемые при их распределении.

Именно такой – цеховой или гильдейный – тип отношений формировал этос профессиональных обществ России. Служение истине, знанию, науке формулируется как этическая норма ученого, начиная с высказываний Ломоносова в составленном им проекте академического регламента: «Должно смотреть, чтобы они были честного поведения, прилежные и любопытные люди и в науках бы упражнялись больше для приумножения познания, нежели для своего прокормления…»^[233]