Комплекс Чебурашки, или Общество послушания

Дискурс такого, адресованного общему благу (ценности), но не лицу, интеллектуального служения, окончательно устанавливается в публичной речи ХIX века и существует по сегодняшний день.^[234] Институционально, в отличие от европейских университетов и академий, Российская академия наук устраивалась как институт служения государству. Ее члены получали жалованье и должны были обеспечивать научно-техническое обслуживание государства. То есть российские ученые, в отличие от ученых средневековой Европы, были людьми служилыми. Но уже с самого начала существования российской науки служение знанию и служение государственное расходятся: служение знанию самоценно, служение государству – средство к благосостоянию. В очерках по истории российской науки, написанных в начале 10-х годов ХХ века В.И. Вернадским, ученый с удивительной тонкостью отмечает это расхождение: «Для России чрезвычайно характерно, что вся научная творческая работа в течение всего XVIII и почти вся в XIX в. была связана прямо или косвенно с государственной организацией: она или вызывалась сознательно государственными потребностями, или находила себе место, неожиданно для правительства и нередко вопреки его желанию, в создаваемых им или поддерживаемых им для других целей предприятиях, организациях, профессиях. Она создавалась при этом интеллигенцией страны, представителями свободных профессий, деятельность которых так или иначе признавалась государством ради приносимой ими конкретной пользы, – профессоров, врачей, аптекарей, учителей, инженеров, – создавалась их личным усилием, по личной инициативе или путем образуемых ими организаций. Эту работу вели состоящие на государственной службе ученые, чиновники или офицеры, по своему собственному почину творившие научную работу и в тех случаях, когда это не вызывалось государственными потребностями дня».^[235]

Борьба двух форматов – «дома» и корпорации («цеха») – наиболее ярко проявилась в истории российских университетов.

Первым Университетским уставом в России был «Проект об учреждении Московского университета» (1755): по нему университет подчинялся Сенату и управлялся назначаемыми кураторами. Коллегия профессоров составляла совещательный орган при кураторах. Наука, таким образом, была встроена в государственную вертикаль. В 1804 году был издан общий Университетский устав, который устанавливал университетскую автономию (он был ориентирован на традиции немецких университетов). Во главе университета теперь находился Совет профессоров, он избирал ректора, определял руководство кафедр, учебные планы, он также был ученым советом и высшей инстанцией университетского суда. Автономия университетов была уничтожена при Николае I (в 1835 году). По новому уставу управление университетами перешло к попечителям учебных округов, они подчинялись Министерству народного просвещения. Кандидатуры ректоров утверждались царем, а профессоров – попечителем. Совет профессоров лишился самостоятельности в учебных и научных делах.

Автономность университетов была восстановлена вновь Университетским уставом 1863 года. Вновь была введена выборность всех административных должностей, восстановлены права Совета профессоров и университетский суд.

В 1884 году был введен Устав, который вновь ликвидировал автономию университетов, им руководствовались российские университеты вплоть до 1917 года.^[236]

Этот принцип можно было бы просмотреть и на становлении художеств, и на цехе поэтов, и на иных формах обществ, объединенных вкладом членов и общей святыней. Я так подробно останавливаюсь на вопросе научной корпоративности, поскольку в ее отношении могу опереться на определенный Вернадским принцип аккумуляции знания, присущий именно науке.^[237] Научное сообщество необходимым образом выстраивается как гильдия: в его основе признание членами абсолютной ценности истины и принцип вклада. Его можно представить как ристалище, но приз за победу в подобном сообществе не может быть унесен победителем. Приз победителя – его вклад, благодаря которому мир его идеального сообщества улучшается. Подобно вкладчику в благоустройство храма, вклад ученого немедленно становится частью общей ценности.

Здесь же отмечу и еще одно важное качество устройства такого сообщества: из него не выбывают по смерти. Помянники (диптихи, синодики) – списки, хранящиеся у прихожан, в церкви или в монастыре, на которых записаны имена, возглашающиеся во время литургии. Они содержат имена приносивших дары, имена святых, а также имена скончавшихся членов общины. В акте евхаристии – священной трапезы – объединяются живые и мертвые общины.^[238]

У науки есть собственная священная трапеза («пиршество разума») и свой синодик. Этос науки требует от ученого поименования его научных предшественников, таково условие научного высказывания.