Комплекс прошлого

Лена усмехается. Она шевелит руками. Кусочки банана разлетаются на пол. По тону матери я понимаю, что она не хочет больше обсуждать этот вопрос. Обиделась на подразумеваемую критику.

– С принятием стратегии выживания личности – замены, прикрытия, маскировки – истинная личность человека остается скрытой. Этот паттерн искажает интимные отношения и может сохраняться во взрослой жизни.

– О, бога ради, прошу тебя. Сколько развелось нытиков. Мы с твоим отцом были очень довольны. И посмотри на себя и Юргена, вы счастливы, не так ли?

Я ей не отвечаю. В последнее время, с появлением ребенка и новой работы Юргена, нашим основным способом общения стал блокнот для заметок, оставленный на кухонном столе. У нас не было секса несколько месяцев. Я смотрю на свое лицо на экране, мой палец скользит по опухшей, воспаленной коже, испещренной пятнами. В школе мой цвет лица был лучше.

– Это все гормоны, дорогая, – успокаивает меня мама. – Ты пробовала крем, который я тебе послала?

Род твердо верит в самотерапию, уход за собой, дорогие лосьоны и зелья. Она говорит мне, что после рождения детей очень легко отпустить себя. Отпустить куда? Я думаю. Размышляю.

Я не работала с рождения Лены. Кто может позволить себе няню на заработной плате внештатного сотрудника? Когда Юрген приходит домой рано, он целует нас в голову – сначала ребенка, затем меня – и спрашивает, чем мы занимались. Я тупо смотрю на него. Иногда я провожу целый день, не разговаривая ни с кем. Во время тихого часа у ребенка я сижу рядом с детской кроваткой, бесцельно просматривая Facebook, или пару раз заглядываю в бывший скейт-клуб Джерри. Буквально на прошлой неделе я потеряла целый день, просматривая фотографии свадьбы Дики Бальфур. Именно в такие моменты я вспоминаю школьную жизнь и нашу дружбу с девочками. Щекотка под коленями, поглаживания по волосам, ощущение чье-то руки в твоей собственной. Полное безразличие к окружающему миру. Шутки, слухи, секреты.

Этим утром я оказалась перед гаражом, где в груде ящиков для хранения вещей, спрятанных среди старой детской одежды и зимних пальто, лежала металлическая коробка. Лена на моем бедре, в моей руке нож. Я решала.

На экране мама начинает волноваться. Я заставляю ее улыбнуться.

– Я просто устала, – говорю я.

Род втягивает щеки, выглядя самым Божественным образом.

– Конечно, ты устала. Ты мать. Хрю, хрю, – фыркает она Лене.

Лена раздувает щеки, обрызгивая меня едой. Я вытираю банан с рубашки.

– В любом случае, – она меняет тему, – я не должна тебя задерживать.

– От чего? – говорю я.

– Будь здорова. – Она машет рукой, отключаясь.

35

Джерри Лейк отвела меня в Сан. Школьная медсестра, изможденная женщина с истощенным видом, которая прокалывала наши фурункулы, обрабатывала наши головы и проверяла наши ноги на наличие бородавок, спросила, какие у меня симптомы. Я стояла там, схватившись за внутреннюю часть предплечья. Джерри выступила вперед и сказала едким голосом, что это личное женское дело и что мне нужно немедленно обратиться к врачу.

Я изумленно уставилась на Джерри.

Медсестра вздохнула и кивнула. Затем она открыла запертый ящик стола и что-то написала в моем досье. У каждого из нас были одинаковые бежевые папки с подробностями о наших аллергиях и недугах, и я задавалась вопросом, принимала ли медсестра клятву Гиппократа, как врач, или наши истории были чем-то вроде анекдотов, которые учителя рассказывали в учительской во время перерывов.

Затем Джерри проводила меня к доктору, она шла впереди по дороге, ее маленькая рука качалась, ладонь была сжата в кулак. У меня кололо в боку, как от ножевого ранения. Мне хотелось, чтобы Джерри была Лорен.

– Помедленнее, – умоляла я.

Джерри остановилась, удивленная, глядя на мою руку, обхватившую ребра. Остаток пути мы неуклюже прошли вместе, молча, бок о бок.

В зале ожидания мы с ней долгое время сидели на пластиковых синих стульях среди пожилых пар, кашляющих в носовые платки, и горожан с сопливыми, плачущими младенцами. Когда администратор назвала мое имя, мне захотелось спрятаться или сбежать.

– Иди, – сказала Джерри.

Я встала.

– Скажи ей, что он порвался, – посоветовала Джерри.

– Кто порвался?

– Презерватив.

– Ах, да. Спасибо.

Я постучала и увидела, что это доктор Хэдфилд. Доктор Хэдфилд много лет ходил в школу и делал нам всем прививки от дифтерии. У него были очень большие раздутые ноздри, он был лысым и выглядел безупречно. Очки, которые он надевал, когда делал записи, висели на его шее на цепочке.

– О, – сказала я и отступила. – Есть ли здесь женщина-врач, с которой я могла бы поговорить?

– Не сегодня. Либо я, либо никто, – сказал доктор Хэдфилд, не поднимая глаз.

Я ничего не знала ни о контрацептивах, ни о своих правах. Я предположила, что таблетка экстренной контрацепции именно то, то нужно. Я закрыла дверь и села.

– Я закончу через минуту, юная леди.

Через некоторое время доктор повернулся ко мне, снял очки и спросил, чем он может помочь. Мои руки вспотели, я чувствовала, как колотится мое сердце, я снова ковыряла предплечье.