– Выше нос, ангел, – сказала моя мать, не обращая внимания, поцеловала меня в затылок и потянулась, чтобы открыть дверцу машины. Помню, от нее пахло дымом и нафталином. – Увидимся через неделю.
В тот день в часовне другие девушки, старшие и младшие, вытянули шеи, чтобы взглянуть на нас, их головы свешивались из хоровых кабинок. Они шептались за своими книгами, наблюдая, как мы одна за другой мрачно скользили по деревянным скамьям и ждали объявления.
– Девочки, мне грустно сообщать, что вчера вечером… – Толстая Фрэн начала, но ее прервал прозвучавший звонок.
– Черт, – сказала Джордж.
Мы знали, что происходит, но были бессильны это остановить. Мы даже не пытались. Толстая Фрэн проигнорировала звонок и продолжила.
– У меня есть несколько…
Раздался еще один звонок. Звук маленьких часов Брауна, которые мы спрятали прошлой ночью под белыми складками алтаря, объявил о начале вечерней службы. Толстая Фрэн нахмурилась, ненадолго оглянулась через плечо и начала снова.
– Как вы знаете, одна из наших пятикурсниц…
Сработал третий будильник, на этот раз громче, из-под скамьи. Девочки начали хихикать. Толстая Фрэн ухватилась за кафедру, немного наклонилась вперед и повысила голос:
– Вчера вечером мне сообщили…
Четвертые часы сработали где-то в святилище, затем пятые у органа, затем шестые, затем седьмые, затем восьмые в почти идеальной последовательности, звеня, как церковные колокола. Потрясенная, Толстая Фрэн открыла рот, складки на ее шее перекосились.
– Кто бы то ни был… – попыталась она крикнуть, но к тому времени уже было невозможно услышать ничего, кроме непрерывного звона часов. Сколько мы спрятали – десятки, сотни? – мы не могли вспомнить. Сначала мы сидели, слегка склонив головы, некоторые из нас кривились от смущения или грызли ногти, делая вид, что ничего не слышат. Как мы могли предвидеть, что случится с Джерри?
– Невыносимо. – Толстая Фрэн швырнула свой сборник гимнов на кафедру. Словно стартовый выстрел. Повсюду вокруг меня начали шевелиться девушки; они спрыгнули со скамей и забегали вокруг часовни, пытаясь заглушить как можно больше часов. В ризнице скамьи, позади колен, высоко на распятии, на изгибе плеча Иисуса. Кромешный ад. Младшие курсы визжали от волнения, топали ногами и смеялись.
Никого не беспокоило, что Джерри Лейк была в коме, а ее жизнь висела на волоске. Что ее таз был сломан. Что, как мы позже читали в газетах, она получила серьезную травму, разрывы печени и селезенки, возможное повреждение спинного мозга. Никого не волновало, умрет она или нет. О ней вообще никто не думал.
46
Я похожа на старуху. Седовласая, изможденная, почти не функционирующая после нескольких недель бессонницы. Моя подруга Одри предлагает мне своего терапевта, но я смущаюсь при слове «психиатр».
– Не будь чертовой британкой, – говорит она мне и диктует номер.
Когда я спрашиваю Юргена, считает ли он, что мне нужно проверить голову, он бегло оглядывается и дергает себя за бороду, как человек, который не умеет лгать.
– Хорошо, – сдаюсь я.
Вместо того чтобы связываться с женщиной Одри, я выбираю другого терапевта, которого нахожу в интернете, кого-то неизвестного, человека по имени доктор Джейсон. Непонятно, это его имя или фамилия. Секретарь отвечает в течение часа, указывая время встречи, прикрепляя длинный опросник.
Я жую щеку, щелкая пальцами по клавиатуре. Я думаю о своей неспособности сконцентрироваться, о постоянном пребывании в прошлом, о раздражительности, о внезапных вспышках насилия, о времени, например, когда я пинала пса без причины, или как, например, сегодня утром, когда Лена отказалась одеваться, я прижала ее к кровати так сильно, что на мгновение оставила отпечаток руки.
Когда я еду по бульвару Сансет, я начинаю сожалеть о том, что нашла терапевта в Google или вообще кого-то увидела. Внезапно мне не хочется распластаться на камне, чтобы птицы выклевали мне печень. О чем я только думала? Я подъезжаю к офису, который находится на втором этаже небольшого комплекса, между аптекой и салоном красоты. Лучше бы я сходила на маникюр. Я отправляю электронное письмо секретарю из машины, низко согнувшись за рулем, ссылаясь на происшествие в семье.
Когда я прихожу домой, Юрген стоит перед гаражом и чистит свой велосипед.
– Ну? Как прошло?
– Никак. Я сделала педикюр.