Юрген насмешливо покосился на мои пальцы ног, гадая, не шутка ли это.
– Где Лена?
Он показывает в сторону гаража.
– Мама, – зовет Лена. – Сюда, сюда.
Она сидит, скрестив ноги на полу рядом с моим сейфом. Банка пуста, а ее содержимое – сигареты, письма, вырезки, фотографии – аккуратно разложено вокруг, как будто она открывает магазин.
Я кричу. Мое лицо бледнеет, ноги становятся ватными, кажется, я не могу бежать туда достаточно быстро.
– Что это? – говорит Юрген и бросается за мной в гараж.
Лена показывает фото пениса.
– Сто долларов, пожалуйста.
–
Юрген недоверчиво качает мне головой. Вена между его глазом и виском вздувается. Я никогда не видела его таким злым, как сейчас.
– Я не могу в это поверить. Зефина!
Затем он падает на пол, хватает фотографии и забивает их обратно в сейф.
–
– Я знаю. Я знаю. Я сохранила их только потому, что… – Я спотыкаюсь, пытаясь найти рациональное объяснение.
Юрген стонет. Он опускает руку по подбородку, сидит на корточках на полу гаража, глядя на бетон между коленями.
– Хватит, – тихо говорит он. – С меня хватит.
Он несет ящик под мышкой к барбекю, опорожняет его вверх дном и заливает розжигом. Лена кричит, наблюдая, как весь инвентарь ее магазина горит, размахивая руками, дергая за рубашку Юргена.
– Перестань, папа, перестань! – Лена плачет.
Что-то в волосах Лены блестит. Шпилька Джерри, которую моя дочь склеила изолентой. Я выхватываю ее из-за ее уха и кладу в карман.
– Ой, мама меня обидела, – кричит Лена. Она смотрит на меня обвиняющим взглядом, упершись руками в бедра. Похитительница. Вор.
47
Мы были заперты, как Гера на своем золотом троне, нас держали под замком, как принцесс в замке. Запрещалось покидать территорию школы при любых обстоятельствах, нас сопровождали до трапезной, мы были под постоянным наблюдением, никаких телефонных разговоров или визитов из внешнего мира. Но к тому времени я не видела Лорен больше недели, а она давно перестала звонить. После того как произошел инцидент с часами, я ненадолго вернулась в свое общежитие, получив указание взять с собой только то, что мне нужно на последние оставшиеся дни в школе. Пока я собирала вещи, в коридоре стояла заплаканная староста. К тому времени кто-то додумался запереть окно; занавеска с цветами безжизненно висела, стол стоял вертикально. Согласно газетным, анонимный источник сообщил, что это был несчастный случай, что это случилось бы рано или поздно, так как окно открывалось втрое больше, чем это было разрешено законом, и в нем было достаточно места для такого миниатюрного человека, как Джерри. Я старалась не смотреть на аккуратно застеленную кровать Джерри, на выемку на подушке, мягкие игрушки, фотографии ее товарищей по команде. Как можно быстрее я заполнила пустой пододеяльник и протащила его на несколько футов по коридору в одноместную комнату, традиционно предназначенную для французских студентов по обмену.
Мы читаем о Джерри в таблоидах: об аппарате жизнеобеспечения, коме, уменьшающейся перспективе выздоровления, тренере, которого вызвали на допрос, его коллекции фотографий с полароида. Мы толпимся у одного экземпляра журнала в Сане – в единственном месте, к которому у нас был неограниченный доступ.
– Он сделал фотографии? Это был он? Мерзость, – завизжала Джордж Гордон-Уоррен и швырнула газету на пол. – Эта горилла?
Я подумала о волосатой руке, которую я видела свисающей из открытого окна машины в те дни, когда он приезжал за Джерри.
– Я же говорила, – объявила Скиппер, хотя она ни разу не упоминала тренера. – Вероятно, Джерри была во всем этом замешана.
Близнецы издали звуки рвотных позывов и покатились по полу.
Школьная медсестра наблюдала за девочками на предмет травмы или депрессии, прикладывая ладонь ко лбу, внимательно изучая наше поведение. Как будто то, что было у Джерри, могло быть заразным. Я старалась не смотреть медсестре в глаза. Я отпрянула от нее, когда она порхала вокруг нас, отскочив от ее липких рук.
Вскоре мы забеспокоились. В то время как для остальной части школы уроки продолжались как обычно, мы оказались в ловушке, и нам нечего было делать, кроме как прибирать школьные парты и писать письма с извинениями испуганным благотворителям. Празднования конца года были отменены, балы выпускников и школьные экскурсии были заменены общественными работами. Покраска стен классных комнат, чистка часовни, лакировка скамеек.
– Боже мой, – сказала Джордж, когда мы стащили весь рулон бумаги с яблонь, плюхнувшись ей на спину в саду. – Если они и дальше будут держать нас взаперти, я сделаю Джерри.