Комплекс прошлого

Последовало согласное бормотание.

Я прижала большой палец к мягкой коже руки и ничего не сказала. На другом конце комнаты отдыха Скиппер тихо разговаривала с Генри Пек, они прижались головами друг к другу и шептали. Она посмотрела на меня один раз, потом отвернулась.

Горожане приходили и уходили, их число росло с каждой минутой. Каждый раз, когда появлялся новый родитель, раздавался громкий ропот возбуждения.

– Если бы одна из моих сделала все это, я бы избил ее до чертиков, – кричали они. – Я бы свернул ее цветущую шею.

Некоторые родители, шокированные уровнем разрушений, должно быть, приняли решение забрать своих дочерей из школы уже сейчас, за неделю до окончания семестра. Техники закидывали чемоданы в багажники, небрежно раскачиваясь. Наши друзья жалобно махали нам в окно комнаты отдыха, скользили на задние сиденья БМВ и «Вольво», лежали на земле, пока их родители проезжали по Кругу мимо горожан.

– Скатертью дорога, отребья.

– Валите.

– Убирайтесь.

Банда Короля Эдмунда прислонилась к стене нашей школы в том месте, где раньше меня ждала Лорен. Они тыкали пальцем в каждую машину и швыряли пустые банки из-под кока-колы.

К обеду от нас осталась небольшая горстка. Джордж села, обвив ногами Генри, и заплетала ей волосы. Мы спали, или рылись в неохраняемых шкафчиках, или рисовали друг другу в тетрадках выпускников. Я смотрела в окно. Дэйв или, возможно, Джордж предложила сравнить послания, которые нам оставила Джерри.

– «Удачи с экзаменами на ОССО», – прочитала сначала Джордж, подняв книгу вверх, чтобы мы могли видеть, где Джерри подписала свое имя большой буквой «Д», закрыв пустую белую страницу.

– «Удачи с экзаменами», – прочла Дэйв.

– «Удачи во всем», – сказала Генри, зевая.

– «Удачи», – зачитал кто-то другой.

– «Удачи».

Я наблюдала, как Джордж ходила по комнате отдыха, сравнивая записи, каждое сообщение было более или менее одинаковым. Я подтолкнула книгу под сиденье, не желая, чтобы они видели, как под большой кружащейся буквой «Д» Джерри написала мне свой адрес пузырчатыми буквами и нарисовала дудлы вокруг. Как будто она верила, что мы будем оставаться на связи летом, писать друг другу, навещать. Что мы были друзьями.

Джордж присела на корточки и достала мою книгу из-под сиденья, пролистывая до последних страниц.

– Боже мой, – сказала она.

Ее лицо побледнело. Она смущенно закашляла.

– Что?

Когда Скиппер посмотрела через плечо Джордж, чтобы прочитать, ее рот открылся, а затем быстро захлопнулся. Она фыркнула и издала короткое «ха».

– Дайте посмотреть, – я схватила блокнот.

Адрес исчез, закрашенный слоями замазки.

Вместо этого толстыми печатными буквами было:

«ТЫ СУКА».

45

Моя мать, насколько я помню, сидела в кабинете нашей директрисы рядом с родителями Скиппер. Позади них, как будто позируя для школьного фото, стояли родители Пек и Гордон-Уоррен. Школьная медсестра, призрачного вида, болезненно худая, ждала в углу, скрестив руки на груди, готовая спасать любого от внезапного обморока или истерии. Божественные славились своей драматичностью. У стены стояли двое полицейских в форме.

Мама громко вздохнула, когда мы вошли в кабинет директрисы, и подняла брови, глядя на других родителей. Недовольные, они считали весь этот процесс бессмысленным и излишне деспотичным. Род, в частности, выглядела особенно расстроенной. Моя мать приехала из Гонконга неделей раньше, чтобы навестить старых друзей, и ее планы на обед и ужин были разрушены. В тот день я не раз видела, как она смотрела на часы или зевала, позволяя представить то, какой она, должно быть, была в студенческие годы. Ее глаза блуждали по книжной полке, и она заметно вздрагивала, замечая Библию и молитвенники. Она, как и большинство родителей, считала Толстую Фрэн невыносимо набожной.

– Очень глупая женщина, – однажды услышала я ее слова. – Совсем не Божественная.

– Разве это не пустая трата нашего времени? – проворчал один из отцов.

Полицейские переглянулись. Горожане.

– Неважно, – сказал самый высокий из них.

– Девочки, – проинструктировала Толстая Фрэн. – Садитесь.

Последовало долгое молчание. Большое дубовое бюро, на котором она писала все свои проповеди, отсутствовало, его заменил хлипкий складной стол. Точно так же был убран ее портрет – светильник для картины освещал пустую стену. Ковер, очищенный от клея и перьев, все еще оставался липким под ногами. Сама Толстая Фрэн выглядела самоуверенно-довольной, ее подбородок покоился на сцепленных пальцах. Все преступления, в которых она давно подозревала нас, – в снобизме, жестокости, склонности к насилию – оказались правдой.

– Ради всего святого, – сказала мама. – Давайте покончим с этим. Милая, просто скажи им все, что они хотят знать.

Один из полицейских держал руки в карманах, изучая нас пятерых. Другой качнулся с ноги на ногу.

– То, что они хотят знать, – повторила я.

– Насчет Джеральдины Лейк, – пояснил более серьезный полицейский. – Друзья, парни, необычное поведение. Все, что могло показаться необычным.