Комплекс прошлого

Знала ли я, что больше никогда с ней не заговорю? Или с какой-нибудь другой Божественной. Что их письма и звонки тем летом останутся без ответа. Что в следующем семестре я уговорю своих родителей отпустить меня в международную школу в Гонконге, заведу новых друзей, хотя никогда не буду особенно близка с кем-либо. Что я назову себя Зефиной. Избавлюсь от акцента, сглаживая гласные, чтобы звучать менее претенциозно. Никогда не задам ни единого вопроса о Джерри. Никогда не стану искать ее некролог в газетах. Буду отказываться читать письма моей матери, игнорируя сплетни Старушек. Никогда не посещу ни одной свадьбы, крестин или встречи. Что буду притворяться – до своего медового месяца спустя четырнадцать лет, – что никогда не была Божественной.

Я тихонько подошла к Скиппер, мои ладони были подняты, как будто я собиралась толкнуть.

– Не делай Джерри.

Глаза Скиппер расширились, она взвизгнула и схватилась за оконную раму.

– Боже мой, – сказала она, хватая себя за грудь. – Боже мой. Черт возьми…

Она прижала руку к сердцу, открыв рот и задыхаясь. Она оглядела комнату, чтобы увидеть, кто заметил это.

На моих губах появилась ухмылка.

– О, ха, ха. – Скиппер фальшиво рассмеялась. – Очень забавно.

Я могла сказать, что она была в ярости. Она закинула ноги обратно внутрь, промчалась мимо меня в ванную, чтобы почистить зубы, а когда мы все легли спать, она и близнецы заняли матрас на полу как можно дальше от меня. Не было ни щекотания, ни воспоминаний, ни последних прошептанных слов. Сестринство закончилось.

Я долго сидела, прислонившись головой к окну. Я смотрела, как спальные мешки поднимаются и опускаются, слушала вздохи и храп, медленное скрежетание зубами.

Когда я заснула, мне снилась Джерри. Она стояла в центре катка, улыбаясь судьям. Ее подбородок был высоко поднят, длинная лебединая шея, идеальные белые перья, аккуратные и ровные. Джерри посмотрела на меня. По ее костюму медленно расползалось темное пятно. Я кричала, прося вызвать скорую. Я бегала от судьи к судье с криком: «Она истекает кровью, она истекает кровью». Они продолжали размышлять, кивая и шепча, делая записи. Я кричала на публику, на ее тренера, на других фигуристов, била их кулаками. «Пожалуйста, – крикнула я, – разве вы не видите? Она истекает кровью».

Я резко проснулась.

– Вставай. – Кто-то тряс меня. – Что-то происходит.

Ошеломленная, я увидела, что Скиппер и близнецы вылезли из своих спальных мешков и заглядывали под занавеску.

– Боже мой, – прошипели они. – Быстрее, смотри.

Я пошла посмотреть сама.

Горожане вернулись.

Сначала группа мальчиков распахнула окно в комнате для подготовки и вылезла наружу, таща за собой большой телевизор. Через несколько минут они вернулись за видеокассетой.

Несколько человек подошли к подъездной дорожке и стучали в двери спортивного зала, ожидая, пока охрана остановит их. Никто этого не сделал. Ночью дежурил максимум один человек. Он вышел из сарая и пожал руку горожанину. Они засмеялись и похлопали друг друга по спине. Мы наблюдали, как они указывали на верхние ветви обувного дерева, а затем они несколько раз ударили по основанию, как бы проверяя его на прочность.

Мальчики бегали взад и вперед с предметами под мышками. Пишущие машинки, проекторы, бронзовый бюст нашего основателя. Трое толкали арфу. Она играла бессвязную мелодию, гремя по булыжникам.

– Плебеи, – сказала Скиппер, возвращаясь к матрасу.

Любая из нас могла бы забить тревогу, но какое это имело значение в тот момент? Когда раздался глухой удар, грохот и ледяной скрежет от чего-то очень тяжелого, скользящего по бетону, мы снова легли, закрыли глаза, ожидая, пока все закончится.

54

На встрече мы стоим бок о бок, Род и я, отпивая из пластиковых бокалов и прижимая их к груди, рядом с нашими выпусками, ‘96 и ‘73. Я понятия не имею, что я здесь делаю, почему позволила Род запугать меня, заставить прийти. Юрген всегда был прав: прошлое должно оставаться прошлым, мертвым и похороненным. Я хочу сорвать бейдж со своим именем и броситься к двери. Умолять мужа простить меня.

– Лоукс, дорогая, – говорит мама, глядя на свой лацкан, и у нее кружится голова. – Я винтажная. Шато Марго.

Я жую свой пустой стакан, наблюдая, как вокруг разносят подносы с домашними бутербродами. Сотня или более БОСов собраны в месте, которое мы когда-то называли «Яйцом», – теперь это общий холл, состоящий из двадцати или около того двухуровневых квартир. Владельцы, участники схемы долевого владения, были подкуплены, чтобы позволить нам осматривать их жилища в тщательно сопровождаемых группах, не более пяти или шести человек одновременно.

Моя мама забыла свои очки для чтения. Пока мы ждем своей очереди, она без стыда всматривается в груди проходящих женщин. Имя, псевдоним, фамилия.

– Я никого не узнаю, – хмурясь, говорит Род.

Ее энтузиазм ослабевает, и она нервно кладет руку на горло, сглатывая. Тревога снова в школе.

– Я уверена, что они скоро будут здесь, мама.

Она меняет тему разговора.