Комплекс прошлого

Я застреваю в центре толпы, прижатая со всех сторон, пока председатель ведет нас в офис Толстой Фрэн, который теперь стал однокомнатной квартирой на первом этаже. Вестибюль, где когда-то висели различные синие сутаны Толстой Фрэн, был заменен крохотной кухней из стекла и хрома. Здесь есть небольшой обеденный стол на одного, расположенный под углом, чтобы лучше всего видеть огромный телевизор; окно на уровне улицы и автомобильных колес, шипящих за кружевными занавесками; один маленький диван, односпальная кровать с декоративной подушкой, несколько пустых фоторамок.

– Это довольно грустно, не правда ли, – шепчет мама.

Однажды она и ее сверстники ворвались в кабинет директрисы и переставляли мебель по частям, каждую ручку, трофей и распятие, чтобы создать точное зеркальное отображение.

– М‐м, – бормочу я.

– Дорогая, с тобой все в порядке? Ты выглядишь довольно отстраненно. Садись.

Я падаю на кровать. БОСы слоняются по маленькой квартире, издавая вежливые звуки, хотя там мало предметов, заслуживающих внимания.

Фрэнк хлопает в ладоши, и я думаю, что смогу сбежать, но моя мать, которая очень рада снова оказаться среди Божественных, уже ушла, следуя за нашим лидером, который держит над головой напечатанный знак с нашим старым гербом. Мы по двое выходим на улицу под осенним моросящим дождем и идем обратно через стоматологическую, которая раньше была нашей часовней. Все смотрят на куполообразный потолок и орган. В последний раз я была здесь шесть лет назад во время моего медового месяца, и кто-то назвал меня тварью. Я думаю, было бы неплохо сесть на одну из скамеек и сориентироваться, но недовольный администратор просит нас уступить место пациентам.

Фрэнк снова в движении. Открываются зонтики. Она идет по дороге в сторону Святой Гертруды, нашего бывшего детского общежития. Плавательный бассейн пропал, спортзал разрушен, мост давно разобрали. Уродливая схема дешевого жилья, которая поглотила сердце нашей старой школы, провоцирует серию скандализованного бормотания – отвратительно, шокирующе, безвкусно, – пока, наконец, мы не доходим до Круга, в центре которого все еще стоит, мы не можем в это поверить, наше обувное дерево.

Раздается коллективный вздох.

– Как необычно, – говорит моя мама.

Мы обходим ствол, как стая гиен.

На верхних ветвях дерева остались, невероятно, несколько пар наших кожаных ботинок, их языки жесткие и обветренные, сухие, как шкуры. Мы поднимаемся, чтобы посмотреть на них, запрокинув головы и открыв рот. Внезапно раздается взрыв шума. По траве проходит горстка БОСов, улюлюкающих от смеха и извиняющихся за опоздание. Фрэнк положила руки на бедра, пыхтя, раздавая значки и вычеркивая их имена из своего списка.

– Извините, извините, – ноют они.

– Ой, смотрите, это Шарлотта. – лицо моей матери расплывается в широкой улыбке, когда она машет руками. – Слава богу. Чарли, сюда.

– Род, – радуются они.

Я смотрю, как моя мать с бешеной скоростью бросается к своим друзьям, к четырем или пяти женщинам, им всем под шестьдесят, они целуются, сжимают руки. Они искренне любят друг друга.

– Жозефина, дорогая, посмотри, кто это.

– Привет, Чарли, – машу я рукой. – Рада вас видеть.

– Нет-нет. – Моя мать сияет.

Она устроила мне сюрприз.

– Посмотри! – говорит она.

Из-за спины матери выходит Скиппер.

55

Мы с моей бывшей лучшей подругой садимся напротив за стол в пабе. Две пинты шанди, лимонные полумесяцы плавают вверх и вниз в пузырях, как мертвая рыба. Мы неловко смотрим на свои напитки, нам нечего сказать. Скиппер изумленно озирается на бар White Horse, на потрескавшиеся кожаные сиденья и полированную латунь.

– Боже, он кажется маленьким, не так ли?

– Хм, ага.

Мы снова замолкаем. Я пытаюсь вспомнить, о чем мы говорили все те ночи в наших спальнях. Трудно поверить, что это та самая девушка, которая раньше щекотала меня по руке, оставляла забавные записки под подушкой, обматывала волосы цветными нитками, а я сидела у нее между бедер. Я вижу двух стариков, стоящих снаружи и дымящих под моросящим дождем. Когда я спрашиваю Скиппер, есть ли у нее сигареты, она в ужасе смотрит на меня.

– О, я уже давно не курю.

Я подхожу к бару и заказываю мешок арахиса и немного картошки. В баре сидит молодой парень в заляпанной краской футболке и рабочих ботинках.

– Ура, – говорит он, не обращаясь ни к кому конкретно, и делает один долгий глоток пива, затем вытирает подбородок рукой.

Когда я возвращаюсь к столу, я вскрываю обе упаковки и выкладываю их на стол. Скиппер морщит нос.

– Можешь поверить, что раньше мы жили на такой помойке. В то время мы были такими худыми, не заботились о том, что было в наших шкафчиках, думали о лакроссе и теннисе. Теперь мне просто достаточно взглянуть на картошку, и я увеличусь вдвое.