Вам бы — в луга светающие,
вам бы —
в цветы лесные…
Вы здесь —
мои товарищи.
Враги —
все остальные.
Враги глядят убийственно,
а для меня не гибельно,
что я не нравлюсь Бисмарку
и уж, конечно, Гитлеру.
Но вяжу среди них,
как тени роковые,
врагов
еще живых
фигуры восковые.
Вон там —
один премьер,
вон там —
другой премьер,
и этот —
не пример,
и этот —
не пример.
Верней, примеры,
Да,
но подлого,
фальшивого…
Самих бы их сюда,
в паноптикум,
за шиворот!
Расставить по местам —
пускай их обвоскуют.
По стольким подлецам
паноптикум тоскует!
Обрыдла их игра.
Довольно врать прохвостам!
Давно пришла пора
живых
залить их воском.
Пусть он им склеит рты,
пусть он скует им руки.
И пусть замрут,
мертвы,
как паиньки,
по струнке.
Я объявляю бунт.
Я призываю всех
их стаскивать с трибун
под общий свист и смех.
Побольше,
люди,
злости!
Пора всю сволочь с маху
из кресел,
словно гвозди,
выдергивать со смаком.
Коллекцию их рож
пора под резкий луч.
Выуживать из лож,
что карасей из луж.
Пора в конце концов
избавиться от хлама.
В паноптикум
лжецов —
жрецов из храма срама!
Подайте,
люди,
глас —
не будьте же безгласны!
В паноптикум —
всех глав,
которые безглавы!
И если кто-то врет —
пусть даже и по-новому,
вы —
воском ему в рот:
в паноптикум!
В паноптикум!
Еще полно дерьма,
лжецов на свете —
войска.
Эй, пчелы,
за дела! —
нам столько надо воска!
ТРУСЛИВЫМ ДОБРЯКАМ
Не может добрый быть трусливым.
Кто трусит, тот не так уж добр.
Не стыдно ль за себя трястись вам
и забывать, что смелость — долг?!
«Добро должно быть с кулаками…»
А где же ваши кулаки?
Вы, кто зоветесь добряками,
вы подлецы, не добряки.
Когда друзей за правду били,
кастетом головы дробя,
вы их любили? Да, любили,
но вы любили… про себя.
Когда их те клеймили всуе,
кому б самим держать ответ,
из доброты не голосуя,
вы удалились в туалет.
А после, вам на удивленье,
всем неразумным напоказ,
нерасторопных, как тюленей,
поодиночке били вас.
Неужто же за столько лет
понять на шкурах не смогли вы:
кастет сильнее, чем эстет,
прекраснодушный и трусливый!
Вы вновь: «Что в драку лезть
с дерьмом!»
Дерьмо дерьмом, но мне сдается,
когда добро со злом не бьется,
оно не может быть добром.
* * *
У трусов малые возможности.
Молчаньем славы не добыть.
И смелыми из осторожности
подчас приходится им быть.
И лезут в соколы ужи,
сменив, с учетом современности,
приспособленчество ко лжи
приспособленчеством ко смелости.
* * *
Интеллигенция поет блатные песни.
Поет она не песни Красной Пресни.
Дает под водку и сухие вина
про ту же Мурку и про Енту и раввина.
Поют
под шашлыки и под сосиски,
поют врачи, артисты и артистки.
Поют в Пахре писатели на даче,
поют геологи
и атомщики даже.
Поют,
как будто общий уговор у
них
или как будто все из уголовников.
С тех пор,
когда я был еще
молоденький,
я не любил всегда
фольклор
ворья,
и революционная мелодия —
мелодия
ведущая
моя.
И я хочу без всякого расчета,
чтобы всегда алело высоко
от революционной песни что-то
в стихе
простом и крепком,
как древко…
ЗЛОСТЬ
Мне говорят,
качая головой:
«Ты подобрел бы…
Ты какой-то злой…»
Я добрый был.
Недолго это было.
Меня ломала жизнь
и в зубы била.
Я жил
подобно глупому щенку.
Ударят —
вновь я подставлял щеку.
Хвост благодушья,
чтобы злей я был, одним ударом
кто-то отрубил!
И я вам расскажу сейчас о злости,
о злости той,
с которой ходят в гости,
и разговоры чинные ведут,
и щипчиками
сахар в чай кладут.
Когда вы предлагаете мне чаю,
я не скучаю —
я вас изучаю,
из блюдечка я чай смиренно пью
и, когти пряча, руку подаю…
И я вам расскажу еще о злости…
Когда перед собраньем шепчут:
«Бросьте…
Вы молодой,
и лучше вы пишите,
а в драку лезть
покамест не спешите», —
то я не уступаю
ни черта!
Быть злым к неправде — это доброта.
Предупреждаю вас:
я не излился.
И знайте —
И нету во мне робости былой.
И —
интересно жить,
когда ты злой!
Более подробно о серии
В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 — в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.
В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно — когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.
Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).