— Для рифмы! — передразнил Петр. — Ты тоже все обо мне перепутала. Во-первых, не я при пушке состою, а пушка при мне и моих товарищах. Во-вторых, приделать ноги — значит украсть, а мы самоходку на колесницу поставили. В-третьих, ты пока не знаешь самого главного: как от фашистов пух и перья полетят!
— Как был ты, Петя, хвастуном, так и остался!
— А завтра убедишься. Слышал краем уха, что идем на выручку отряда Колобова.
— Нашего Ивана Гавриловича?
— Кого же еще? За его отрядом фашисты гонятся, как волчья стая. По волкам вот из этой самой пушки и вдарим…
Утром по тревоге партизаны выступили на соединение с отрядом Колобова. Шли быстро. Две лошади, тащившие орудие и ящик с боеприпасами, едва поспевали за пешей колонной. Неожиданно остановились. Вдоль дороги, по обеим ее сторонам, простиралось огромное пепелище — ни кустика, ни забора, будто горели не отдельные дома, а пылал гигантский костер, поглотивший и деревянные постройки, и деревья, и кусты…
— Деревня наша тут была, — глотая слезы, сказал худощавый партизан, совсем еще мальчик. — Стариков, женщин, детей — всех, кого нашли, фашисты в конюшню согнали и заживо спалили. Их крики в соседней деревне были слышны. У меня сестренка меньшая дома оставалась…
— Запомним и отомстим, — говорили партизаны, проходя мимо страшного пепелища. — Огонь, горе, пепел будут до конца войны стучать в наши сердца.
С поросшего орешником и ольхой косогора дорога повела партизан в сосновый бор. На лесной просеке они встретились с отрядом Колобова. Командира Катя увидела издали: та же уверенная походка, та же толстая полевая сумка через плечо, мешавшая при ходьбе, но Иван Гаврилович не любил расставаться с ней. Катя поспешила навстречу своему бывшему командиру, первой протянула руку:
— Здравствуйте! Помолодели, бороду сбрили. А Петр, наоборот, отпустил, на вас захотел походить!
Колобов обнял ее:
— Здравствуй, Катюша! Как говорят в таких случаях: сколько лет, сколько зим!.. Ну как жизнь молодая?
Но Катя ничего не успела рассказать.
К Колобову торопился комбриг. Запыхавшийся дозорный только что доложил ему, что со стороны большака идут фашисты.
— Развернуться в цепь, залечь за деревьями и кочками. Патроны беречь! — отдал приказ командир бригады. И, посмотрев на Колобова, добавил: — Вашим в обход!
…Гитлеровцы продвигались вперед медленно, осторожно, прячась за толстыми вековыми соснами и пушистыми елями, беспрерывно стреляя, чтобы ошеломить партизан неумолкающим грохотом очередей, свистом и цоканьем разрывных пуль. Укрывшись за деревьями и высокими кочками, народные мстители отвечали редкими прицельными выстрелами. Среди партизан появились убитые и раненые. Некоторые начали отползать назад, в чащу. «Без команды не отойду, — решила Катя. — Пусть даже этот бой будет для меня последним». Она заметила, что к ней приближаются двое фашистов. Притворилась убитой, а когда враги подошли совсем близко, подняла автомат и почти в упор скосила обоих длинной очередью.
И все же ей и другим партизанам, находившимся на острие вражеского удара, пришлось бы плохо, если бы на фланге вдруг не грянуло дружное «Ура!». Это Колобов со своим отрядом зашел во фланг цепи фашистов и смял карателей.
По атакующим партизанам ударил миномет. И тут же рявкнуло в ответ орудие Родникова. Трудно было судить, попали в цель снаряды или нет, выпущенные из пушки, но в стане врага началось замешательство. В небо взметнулись разноцветные ракеты, очевидно, сигнал к отходу, ибо сразу ослаб натиск, гитлеровцы стали откатываться назад.
Госпиталь, куда попал Вологдин, находился в Свердловске в трехэтажном здании школы. Текли похожие друг на друга дни. Одна операция, вторая… Больничная койка, белые халаты, беленый потолок, белесые стены… Страшная боль в распухших, одеревеневших ногах. Особенно подолгу хирург-профессор колдовал над левой ногой. Однажды, завершив обход, врач снова подошел к кровати Вологдина.
— Сказать мне что-то хотите, доктор? Говорите все напрямик, я не робкого десятка.
— Вот и помогли мне начать, — ответил врач, присев на кровать. — Я о ваших ногах… Правую вылечим, а левую… — Врач помолчал и решительно произнес: — Левую надо ампутировать. Есть шанс, что удастся ее сохранить, но небольшой, однако, шанс. Хотелось бы иметь согласие на операцию.
В мыслях Вологдина все смешалось. Многие варианты прикинул он за длинные бессонные ночи, и все же больно ударило по сердцу это «ампутировать», точно смертный приговор.
— Не дам! Умру, но с обеими ногами.
— Умереть — дело нехитрое. Жить гораздо труднее.
— На ампутацию не соглашусь. И давайте больше не будем об этом.