Конь бѣлый

Открылась дверь, конвойные впихнули Новожилова, был он бос, оборван, поперек лица лег кровавый шрам.

— Вера, Верочка! — кинулся к ней, но остановили, оттолкнули.

— Провожу очную ставку, — машинным голосом произнес следователь. — Знаете ли друг друга, имеете ли какие личные счеты?

— Это Вера Руднева, — твердым голосом отозвался Новожилов. — Я люблю ее…

— Хамство какое… — поджала губы помощница. — Это безнравственно.

— Я знаю… Новожилова… Я… я тоже… — Вера заплакала. — Прости, Новожилов… Я тебя совсем не знала… Я только сейчас поняла. Я тоже люблю тебя. Прости…

— Требую по существу! — прикрикнул следователь. — Хорошо, резюмирую: комполка Красной армии Новожилов и его ординарец Руднева вступили в преступный сговор с целью нанесения морального и материального ущерба молодой Красной армии. Для чего преступно сговорились и застрелили партейца Татлина Давида, комиссара полка. Какое будет мнение?

— В расход, — поджал губы похожий на тумбу.

— К расстрелу… — низким голосом произнесла женщина.

— Присоединяюсь, — кивнул следователь. — Вас допрашивали члены коллегии, имеющие решающий голос. Увести.

Первой вывели Веру, Новожилов сморщил улыбку: «Только после вас». Его вытолкали. По узкой лестнице свели в сводчатый коридор, у решетки горела лампочка, здесь приказали остановиться, усатый, упакованный в кожу, расписался в амбарной книге, из-за решетки знакомый голос приказал: «Ботиночки-то сними, стерва!» Новожилов опустился на колени, помог Вере, голос ниоткуда распорядился: «Вперед». Миновали коридор, света было все меньше и меньше, наконец последовал приказ: «Налево»; то была огромная сводчатая комната с двумя крюками в кирпичной стене. Вера остановилась: «Послушай…» — «Чего тебе?» — «У меня на груди газовый голубой шарф, пропадет. Возьми на память». Рванул кофточку, пуговицы посыпались, шарф действительно был, сунул его за борт куртки.

— Шагай… — первым подвел к крюку Новожилова, в два захлеста связал ему руки, приподнял и повесил связку на крюк. Новожилов стоял неудобно, на цыпочках — палач хмыкнул: «Ладно, недолго осталось». Потом подошел к Вере, руки она сама протянула, связал; ростом Вера была выше и поэтому встала свободно. Достав наган и проверив патроны, палач подошел к Новожилову, для чего-то тронул его кончиком ствола в затылок и выстрелил. Брызнула кровь, мозги, Новожилов тяжело повис. Крутанул барабан, направился к Вере, тронул дулом ее затылок, потом спросил: «Ты лбом упереться в кирпичи можешь?» — «За…чем… это…» — едва слышно проговорила. «Да у приятели твоего мозги, вишь, вылетели, а убирать мне. Я тебе твоим шарфом подоткну…» Подсунул шарф: «Тебе так даже мягче будет», — тронул снова и выстрелил.

И в самое последнее мгновение, может — то была невнятная доля секунды, привиделся Вере взгляд Новожилова — грустный, любящий, и свой ответный взгляд увидела она как бы со стороны…

Потом где-то высоко-высоко, в бездонном синем небе, вспыхнул крест белым холодным огнем, и детские голоса запели «Святый Боже…».

* * *

В начале марта 1919 года Дебольцов решил, что тянуть далее нельзя: встреча Колчака и Соколова должна состояться. Испросив разрешения у Верховного, позвонил Соколову, тот приехал через несколько минут. «Вы полагаете — Колчак согласится с моей кандидатурой? — волновался Николай Алексеевич. — Шли разговоры о создании комиссии по расследованию?» — «Верховный предпочитает определенность и ответственность, — объяснил Дебольцов. — С комиссии какой спрос? Коллективизм, согласитесь, дурная отрыжка общинного топора и свинства».