Конь бледный (СИ)

— Глянь! А на улице-то день! — снова прошептал полковник, показывая пальцам на прикрытую решеткой амбразуру окна. — Светится! А лампа — не горит! А только что ночь была! Что же такое случилось, а?

Где-то далеко послышались голоса, по коридору затопали ноги, и сокамерники насторожились, готовые броситься к кормушке и подставить руки. Замешкаешься — так отходят дубинкой, что неделю без стона ни сесть, ни лечь не сможешь. Проверено!

Но нет — прошли мимо, не загремела ни одна дверь. Никого не вывели, ни к кому не вошли. На этом этаже было камер пятьдесят, не меньше, и выше около пятидесяти. Это ему рассказал полковник — он знал зону особого режима по службе и представлял, как она выглядит. И знал, кто тут содержится.

По словам полковника выходило, что здесь доживают свои дни примерно полторы сотни «особистов» — тех, кто осужден на пожизненный срок. Их обслуживают пятьдесят человек заключенных из числа обычных, не «особистов». Человек тридцать охраны — на стенах, и дежурные надзиратели по блокам. Из них больше половины — женщины.

Зимин тогда удивился — почему женщины? Тюрьма — и женщины-охранницы? Полковник «успокоил» — стреляют они не хуже, а то и получше мужчин. Не пьют, добросовестные — дорожат своей работой. А что такого? Где ты еще получишь такую зарплату в глухой тайге, когда до ближайшего, самого маленького городка пятьдесят километров условной дороги?

В основном — это жены, дочери и сестры надзирателей, которые служат тут же, на зоне. В общем — обольщаться не надо. Пойдешь в побег — пристрелят, и не спросят, как тебя звали. К заключенным, по понятным причинам, их не подпускают, они на вышках сидят, да по стене ходят. Но службу несут с душой.

Впрочем — Зимину было все равно, кто именно его охраняет. Он автоматически уже давно прикинул — можно ли уйти из этой тюрьмы в побег? И сделал вывод — нет, невозможно. Остается лишь ждать. Чего? Или смерти, или помилования, или — когда вытащит Контора. И только так.

Странности продолжились. Завтрак им не принесли. Не принесли и обед. Более того, как оказалось — в системе нет воды, а потому попить, если захочется — нечего. Только из бачка унитаза. Пока не страшно, но…

Электричество не было, лампочка так и не загорелась, и когда наступил вечер — в камеру спустилась тьма — непроглядная, густая, как вакса. Так-то оно вроде и хорошо — после трех лет света, проникавшего и через закрытые веки, не оставлявшего ни малейшей возможности забыть, что ты в тюрьме, и процентов на девяносто — навсегда. Только через двадцать пять лет отсидки заключенный может подать прошение на помилование. Если доживет, конечно. А там уже — как власть решит. Большинству точно откажут, и правильно.

Свет не выключался потому, что администрация должна была контролировать — что творится с заключенным. Если ты осужден на пожизненное, так сиди, и медленно подыхай. И не делай попыток покончить с собой. Никто не позволит тебе вот так просто взять, и подохнуть! «Наказание преступлению должно быть подобно».

Наблюдение за небом из окна камеры ничего не добавило к пониманию ситуации. Небо, солнце, облака, птицы в вышине — ничего нового. Ощущение было таким, что за стенами тюрьмы произошла какая-то техногенная катастрофа, возможно — ядерная война. И теперь заключенные предоставлены сами себе. О них просто забыли, как забывают о ненужных вещах. В самом деле, случись ядерная война, извержение вулкана, или падение астероида — кто вспомнит о каких-то там заключенных, которых нужно зачем-то спасать? В прежнее время всех этих маньяков давно бы уже поставили к стенке. Или как там расстреливали? В затылок, в треугольник?

Ведут по коридору, и сзади — бах! И нет маньяка. Нет убийцы. Пожизненное заключение в России возникло после проникновения в нее либеральных идей, мол, какой бы ни был преступник — а он должен жить. Зимин, само собой, с этим не был согласен, но… все-таки хорошо, что смертную казнь отменили. Какая-никакая надежда, а есть.

Он как-то задумался, а если бы смертная казнь все-таки существовала? Совершил бы он то, что совершил? И пришел к выводу — да. Если бы была возможность изменить прошлое, он сделал бы все так же, как и тогда. Есть люди, которые не заслуживают жизни, в этом майор Зимин был уверен на сто процентов, и ничто не могло поколебать его уверенность.

— Как думаешь, что случилось? — по привычке шепотом спросил сосед по камере, когда они с Зиминым лежали на шконках в полной темноте. — Может, это быть война?

— Все может быть. Только не о том думать надо.

— А что думать-то? Кто кого сожрет? Я тебя есть не буду! Не смогу. А ты меня?

— Что у тебя за фантазии? Думай, как отсюда выбраться, если нас забыли!