Конь бледный (СИ)

— Потому, что ты добросовестная, разумная, и не несешь пургу — как некоторые (Конкин на смотрел на Бродину, но почувствовал, как та напряглась). Потому — ты. Ну а Василич — понятно, почему. Так что — теперь вы оба мои заместители. Опять же — до того момента, когда нас… хмм… найдут. В чем я сомневаюсь.

— А как же семьи?! Как же дети?! — заголосила Харитонова, сидевшая с краю первого ряда, женщина довольно молодая, лет тридцати. — Они меня ждут! Как же без меня?! О Господи, Господи! О Господи, Господи, Господи…

С другой стороны зала заголосила еще одна охранница, потом еще, еще — началась цепная реакция и через минуту рыдал и всхлипывал весь зал.

Честно сказать — Конкину самому хотелось завыть, заплакать, удариться головой о стол так, чтобы очнуться уже на Земле, в своей постели, рядом с любимой Валькой. Но если бы люди могли по своему желанию изменять свою судьбу… тогда — это были бы уже не люди, а боги!

— Молчать! — голос предательски дрогнул, но Конкин сумел не сорваться в кудахтанье. Взял себя в руки, и уже четко, твердо, объявил. — Радуйтесь, что живы. Могло быть гораздо хуже.

— Куда хуже-то?! — истерично выкрикнула Харитонова, и Конкин тут же ее прервал, рявкнув так, что в ушах зазвенело:

— Заткнись! Люди на войне выжили, в концлагерях — а ты тут истерику устраиваешь! Еда есть, крыша над головой, оружие — чего орешь?! Случилось так, как случилось, ничего уже не изменить, так надо жить! Нам каждый человек дорог, каждый мужчина, каждая женщина! Что, лучше лечь, и помереть?! Разберемся, куда попали, устроим свою жизнь, а там… там посмотрим! Всем утереть слезы! Тимохина — организуй дежурства на стене! К вечеру — чтобы представила список личного состава, график дежурств! Все женщины в твоем распоряжении — если кто-то откажется подчиняться — говоришь мне. Предупреждаю — те, кто не будет подчиняться, отправятся за стену! Да, да — сейчас не для миндальничанья — не хотите подчиняться — вон! К дикарям! Возражения есть?

Конкин обвел тяжелым взглядом притихший зал, женщин, утиравших глаза, и удовлетворенно кивнул:

— Возражений нет. Мужчины — за мной.

* * *

— Почему это он тебя выбрал в замы, а? Что, обслужила как следует? За щеку взяла, как обычно, да? — Бродина подбоченилась, прищурила глаза и презрительно сплюнула. — Молодая, да ранняя! Может расскажешь, что как он любит?! Сверху, или снизу? Будем знать, как к нему подлизаться!

— Ага, подлизаться! — хохотнула Мезенцева, почесывая крупный, обтянутый форменной юбкой зад. — Полижем, и тоже сделаемся замами!

— Вы слышали, что сказал Конкин? — Настя была спокойна, хотя это давалось ей с трудом, и по лицу пошли красные пятна. — Он вам башки оторвет!

— Как бы мы сами ему не оторвали! — визгливо крикнула Мезенцева, похлопав по деревянному прикладу автомата. — Мужиков десять, а нас вона сколько! Правильно, бабоньки?! А что — власть в свои руки, мужики пусть нам прислуживают, а то и с местными договоримся! С оружием — мы сами мужики! А ты пошла нахер, Настька! Иди, отсоси своему майору! Думала не знаем, как ты с ним милуешься, от живого мужа-то?! Сссука! Проститутка! Гляди, что будет, ссука! Кланяйся, блядь!

Мезенцева передернула затвор «калашникова», и длинная очередь ушла поверх голов, прямо в небо. В толпе кто-то взвизгнул, женщины бросились в стороны, на месте остались стоять только Мезенцева, Бродина и Настя — бледная, как мел.

Мезенцева хотела что-то сказать, повела стволом, взяв ниже, прямо поперек живота Тимохиной, но тут случилось то, чего никто не ожидал — захлопали огромные крылья, раздался дикий рев, вой, будто во двор ворвалась электричка.

Огромное существо, раскрашенное ярко — в красные и синие цвета, кривясь на один бок, как подбитый в бою истребитель. Беспомощно хлопая перебитым крылом, мотая перерезанной чешуйчатой половинкой широкого полотнища, дракон врезался в мощеный брусчаткой двор, проехал по камню метров десять, прежде чем остановился, и еще раз взревел, да так, что у Насти заложило уши.

Всадник, что сидел на спине дракона не удержался во время слишком жесткой посадки, а точнее падения, и его как из катапульты метнуло вперед, прямо в стену котельной.

Шлепок! Будто шмякнули мешок песка, хруст… и все кончено. С наездником кончено. А вот дракон — тот остался относительно цел, и притом при всем был очень, очень сердит. Смерть седока, с которым он был связан ментальными нитями не просто его расстроила — он впал в безумие, не рассуждая, не думая, одержимый одним желанием — убить всех, кто причинил ему боль! Всем, кто убил его половинку, его человеческого напарника, с которым он жил бок о бок долгие годы, летал в небе, который вырос и возмужал на его глазах!

Смерть! Смерть всем!