Конан и карусель богов

У Конана вырвалось страшное проклятье. Увлекая за собой воительниц и посланца Крома, он наугад бросился в боковой проулок. Прямо на него вывернулся какой-то человек с мечом, увидел Конана, дико заорал, не целясь замахнулся нелепым топором… Киммериец хотел лишь отвести удар и обезоружить крестьянина, однако сталь его клинка легко разрубила топорище, и меч напрочь снес несчастному голову с плеч. Невозможно было даже понять, принадлежал ли он к нападавшим или к обороняющимся, – и те и другие одеты были одинаково, опознать Конан мог только аргосцев.

– Я сожалею, – вырвалось у Конана.

Откуда-то сверху свистнули стрелы. За каждой тянулся серый хвост дыма: ими собирались поджигать дома. Стены и крыши строений вокруг киммерийца и его отряда запылали, словно политые маслом. Из горящих зданий с воплем выскочила женщина, тащившая двух орущих младенцев; она исчезла в лабиринте между лачугами, и тут на пути у Конана впервые появились аргосские латники.

Посланец Крома вскинул руку, и шлем на голове переднего воина превратился в расплавленный металл; аргосец завопил от нечеловеческой боли и корчась повалился на землю; его товарищи тотчас же бросились наутек.

– Надо уходить, Конан! – вцепилась ему в руку Бёлит. – Иначе сгорим тут живьем!

Она была права. Огонь распространялся со сверхъестественной скоростью. Оставался только один путь отступления – назад, к воротам.

Они благополучно выбрались из города: вне его стен не было видно ни одного воина. Похоже, все они оказались внутри, где сейчас огонь пожирал все и вся, не отличая защитников от осаждающих.

– Проклятье, я должен быть там! – нечеловеческим голосом взревел Конан.

К стене в разных местах было приставлено множество лестниц; ослепленный боевым безумием, Конан уже рванулся вперед, не думая даже, следуют ли за ним его спутники, – и тут внезапно услыхал холодный, но в то же время и какой-то хихикающий голос горбуна:

«А тебе туда хода нет, хода нет, хода нет…»

И киммериец внезапно остановился, словно с разгону налетев на стену. Ноги просто отказывались нести его дальше.

«Тебе нельзя только туда, – продолжал тем временем неслышимый для остальных Зертрикс. – Я могу остановить тебя лишь трижды – и вот я уже один раз сделал это. Осталось еще два. Таково условие Высоких Богов, которое приказано было мне довести до тебя. Отчего-то желают они, чтобы это было тебе ведомо. Уезжай отсюда, Конан. Здесь ты уже никому не поможешь и ничего не изменишь. Туда, где сейчас еще идет бой, я тебя не пропущу. Помни о каре за невыполнение главной воли пославших тебя Сил!»

Охваченный черной яростью и безысходным отчаянием, не допускавший ранее, чтобы окружающие догадывались о его чувствах, киммериец упал на землю, впившись зубами в ее равнодушную неподатливую плоть.

Глава 7. Конн, сын Конана

Тарантия полнилась самыми безумными слухами. Казалось, что весь мир сошел с ума. Вести с рубежей день ото дня становились все тревожнее: отовсюду приходили известия о все новых и новых вторгшихся армадах. Гонцы летели со срочными эстафетами, и читавший их документы молодой король становился чернее тучи.

На западе пикты перешли через Громовую реку и осадили Велитриум. Другая их орда валила прямиком через Боссонские топи на Галпаран. Несмотря на отчаянное сопротивление боссонцев, враг с каждым днем продвигался все дальше и дальше.

На юго-западе зингарские легионы шли вверх по течению Ширки. Левое их крыло нацеливалось на Танасул, центр же и правое наступали прямиком на аквилонскую столицу. На юге аргосцы вместе с частью примкнувших к ним зингарцев перешли Алиману и вторглись в Пуантен. Войска королей Офира и Кофа наступали на Шамар; в тыл обороняющим этот город аквилонцам нацелились армии Немедии. И лишь на севере и северо-востоке все пока оставалось спокойно.

Последний день принес новые беды. Стигийский флот покинул Кеми и взял курс на Мессантию. Аквилонские разведчики добыли эти сведения ценой собственных жизней; однако и это было еще не все. Многочисленные шемитские отряды перешли аргосскую границу, боясь опоздать к дележу богатой аквилонской добычи, и аргоссцы спокойно пропустили через свои рубежи исконных врагов этого приморского королевства. Старые недруги объединились, чтобы нести смерть в аквилонские пределы.

В королевском дворце, что стоял в самом сердце Тарантии, царила гнетущая тишина. И, хотя по-прежнему гордо и бесстрастно несли свою стражу прославленные «черные драконы», личная гвардия Конана, теперь принадлежавшая его сыну, по-прежнему сплошной вереницей к дворцу неслись пропыленные усталые гонцы на загнанных лошадях и один за другим на рубежи уходили свежие полки, горожане чувствовали, что дела государства очень и очень плохи.

Молодой король Конн с небольшим кругом приближенных расположился во внутреннем дворе, где на втором этаже был разбит роскошный тропический парк. На громадном круглом столе была расстелена карта королевства; вколотые в нее флажки обозначали расположение аквилонских войск и армий неприятеля.