Конан-корсар

Колонна пересекла базар, с лежавшими под навесами товарами, и опустилась по широкой улице к центральной площади. Это огромное пространство, шириной в полет стрелы, с одной стороны ограничивалось королевским двором, древним сооружением из красного песчаника, весьма внушительно выглядевшим. У входа стояла пара массивных грубых изваяний из того же материала. Это были не изображения людей — видно было хотя бы из пропорций — но что они изображали, сказать было трудно, настолько они были изношены временем и погодой. Они могли быть и обезьянами, и совами, и пралюдьми.

Далее внимание Конана переключилось на странную яму в центре площади. Эта неглубокая впадина была добрых сто футов в поперечнике. Ее края опускались вниз в виде ступеней, как ряды каменных скамей в амфитеатре. Дно ямы было посыпано песком, на котором виднелись несколько луж от недавнего дождя. В центре этого песка стояла группа странных деревьев.

Конан за свои долгие путешествия не видел ни разу таких арен. Однако, он едва успел взглянуть на нее, как всех пленников загнали в сарай. Здесь они были оставлены до утра под сильной охраной.

Но и за это короткое время Конан успел заметить одну необъяснимую деталь. У основания странных деревьев на желтом песке лежала груда белых обглоданных костей — человеческих костей, какие находят в пещере льва-людоеда.

Конан размышлял об этой странности, пока шел до сарая. Он знал, что аргоссцы иногда скармливают людей львам на арене осужденных преступников: но эти арены были построены с таким расчетом, чтобы лев не мог выскочить и напасть на людей. Для этой цели яма была совершенно непригодна — лев мог бы выскочить без труда.

Чем больше думал Конан об этом явлении, тем тяжелее становилось у него на душе.

14. КОРОЛЕВА АМАЗОНОК

Рассвет оранжевым пламенем полыхал над приземистыми башнями города Амазонок. Это продолжалось недолго, поскольку в этих широтах солнце практически сразу появляется над горизонтом. С рассветом Конан, Чабела и другие вновь пойманные рабы, были выведены из сарая и приведены на площадь базара. Здесь их раздевали и по одному выводили на помост, показывая покупателям, назначали цену и уводили обратно.

Все покупатели были женщины, правящий пол в Тамбуру. Высокий, стройный Мбонани стоял сбоку, сохраняя бесстрастное выражение, пока покупательницы торговались с его лейтенантом Зуру. Женщины-воительницы уважали гханатанцев за их талант вылавливать рабов и ценили их значительно больше своих мужчин.

Когда пришла очередь Чабелы, она залилась краской стыда и на помосте старалась прикрыться руками. Когда Зуру привел ее обратно, она рыдала.

— Пять квиллов, — раздался голос из толпы.

Зуру окинул взглядом толпу тамбурианцев и сказал:

— Продано!

Поскольку оба говорили на испорченном гханатанском, служившим языком торговли в королевстве Куша, Конан все понял. Он удивился, что никто не перебивал такую низкую цену. Квилл представлял собой кусочек пера большой птицы, наполненный золотым песком: в стране Амазонок еще не умели применять монетную систему. Все же Конан удивлялся, что молодая красавица-аристократка была оценена так низко. Женщина, сидевшая в носилках за пологом и назначившая цену, была, должно быть, важной персоной и никто не осмеливался торговаться с ней, подумал Конан.

Он устал, хотел есть и находился в самом мрачном расположении духа. Его избили до потери сознания. Его заставили брести под палящим солнцем не одну лигу, почти не кормили и не поили, и чувствовал он себя, как лев с зубной болью. Так что, когда один из работорговцев дернул его за цепь, чтобы вывести его на помост, он почти, но еще не совсем — вспыхнул.

Еще несколько лет назад, Конан прикончил бы работорговца, не думая о последствиях. Но его кровью добытый опыт сейчас остановил его. Он мог убить этого стражника, и, возможно, еще нескольких, до того, как они, несомненно, одолеют его. Это были суровые люди, которые имели дело со многими непокорными рабами. Десять раз подряд один из них мог попасть метательным ножом в кольцо, сделанное большим и указательным пальцами.

Если Конан атакует их, он сможет нескольких убить, но остальные изрешетили бы его копьями и изрубили ножами, до того, как он успел бы наполнить легкие воздухом, чтобы рявкнуть боевой клич. И тогда — кто будет заботиться о Чабеле? Встав на ее сторону, он — хоть и не хотел в этом признаться — принял на себя ответственность за ее судьбу. Он должен выжить.

Его глаза прищурились, губы сжались в тонкую нить, на шее вздулись вены от еле сдерживаемого гнева. Его руки дрожали, когда пересилив себя, он взошел на помост. Ближайший стражник принял эту дрожь за признак страха, и, улыбаясь, что-то прошептал товарищу. Конан послал стражнику холодный, суровый взгляд, мигом согнавший с лица того улыбку.

— Эй, ты, раздевайся! — крикнул Зуру.

— Помоги мне снять ботинки, — спокойно сказал Конан. — Мои ноги сбились от долгой ходьбы. — Он уселся на помост и вытянул ногу.