От недоброго предчувствия волосы у Конана встали дыбом. Киммериец осторожно подошел к Гонзаго и легко тронул его за плечо. Капитан беззвучно повалился на спину, словно сломанная кукла. Конан понял, кто издал тот душераздирающий крик; понял он и то, что они были не одни на этом затерянном острове. Горло Гонзаго было перерезано чем-то вроде острого крюка или когтя чудовищной птицы. Сквозь кровавую маску глаза капитана неподвижно глядели в небо.
6. Убийство при свете луны
Никто из пиратов больше не уснул; никому не хотелось закончить свою жизнь на этом острове с перерезанным горлом. Матросы снова развели костер и подкладывали все новые и новые ветви до тех пор, пока пламя не поднялось выше крон деревьев, а дым не скрыл из виду звезды на ночном небе.
Конан не стал рассказывать остальным о своем сне. Киммериец и сам не смог бы объяснить, почему он решил держать язык за зубами. Может быть, он просто решил не пугать еще больше и без того перепуганных матросов. Он понимал, что, услышь они о черном незнакомце с крыльями, как у летучей мыши, и с когтями, как у огромного грифа, — ему будет еще труднее сохранить дисциплину и заставить их выполнять приказы.
После гибели Гонзаго командование так неудачно начавшейся экспедиции переходило к Конану. Другой помощник капитана — Борус — по-прежнему оставался на борту корабля. Такая ноша была нелегка даже для могучих плеч киммерийца.
Конан расставил новых часовых, удвоив караул. Смерть Гонзаго он объяснил нападением какой-то лесной хищной твари, которая могла по-прежнему бродить где-то рядом.
Сам он вовсе не был уверен в неверности такого объяснения. В конце концов, сон мог оказаться только сном и ничем больше. Хотя киммериец всегда с уважением и вниманием относился к предсказаниям тех, кто угадывал будущее человека по его снам. Хотя кто мог поручиться, что крылатая фигура — не какое-то свирепое творение природы, залетевшее на остров с побережья Стигии. А может быть, это один из людей Гонзаго, затаивший на капитана злобу, решил таким образом отомстить обидчику. Или же страшное видение из сна могло оказаться порождением чудовищной воли могущественного колдуна? Кто знает, что может скрывать этот затерянный в море остров?
Конан сидел у костра среди неспящих пиратов и думал о своем сне. Неожиданно крик ужаса пронесся сквозь бархатную черноту ночи.
Помянув Крома, киммериец вскочил на ноги. Его сабля сверкнула в свете костра. К лагерю бегом приближалась какая-то тень. Подбежав к Конану, она безмолвно остановилась.
Оказалось, что это не крылатая фигура с горящими глазами и острыми когтями, а один из выставленных Конаном часовых — аргосиец Фабио. Он был мертвенно-бледен; его трясущиеся руки показывали в ту сторону, откуда он прибежал.
Словно крадущийся тигр, киммериец следовал за своим часовым вдоль тропы, по которой пришел их отряд несколько часов назад. Конан двигался, напрягая все чувства — внимательно всматриваясь в темные джунгли, слушая их, принюхиваясь к запахам ночного леса. Вскоре Фабио остановился и ткнул пальцем перед собой.
В лунном свете были видны два лежащих на земле человеческих тела. Конан наклонился и, уже уверенный в причине смерти, перевернул их. Это были два матроса, отосланные Гонзаго за инструментами. На обратном пути безжалостный убийца подкараулил их. Конан пощупал рукой тела и прикоснулся к кровавой луже. Они были еще теплыми; кровь даже не начала сворачиваться. И судя по ране, эти матросы погибли, как и их капитан, от той же руки или лапы.
7. Крылатое чудовище
Конан и Фабио поспешили вернуться к костру, где их ждали остальные пираты. Фабио удалось увидеть убийцу двух матросов, и он, все еще не придя в себя от потрясения, срывающимся голосом рассказал о случившемся остальным:
— Он был как высокий человек, лысый и с горящими, как у кота, глазами, длинными, выдающимися вперед челюстями. Сначала я подумал, что на нем черный длинный плащ, а когда он взмахнул руками, я увидел, что это — крылья, ну как у летучей мыши. Только огромной.
— Говоришь, огромная тварь? — спросил Конан.
— Да, пожалуй, повыше тебя будет.
— Ну, и что она сделала потом?
— Она одним взмахом когтей на лапах перерезала им глотки. А потом — подпрыгнула в воздух и исчезла, — закончил Фабио, облизав пересохшие губы.
Конан молчал. Молчали и остальные, опасливо озираясь. Никто раньше не слышал о чудовищных летучих мышах, перерезающих горло своим жертвам. Но каким бы ни казалось это невероятным, четыре окровавленных трупа служили весомым подтверждением рассказа часового.
— Как ты думаешь, Конан, это сам Сиптах? — спросил один из пиратов.
Конан тряхнул черной шевелюрой:
— Судя по тому, что я слышал о нем, Сиптах — такой же человек, как ты и я, из плоти и крови, только большой мастер ко всякому колдовству.
— Тогда что же это за чудовище? — спросил другой.