Кондуит и Швамбрания (Книга 1, Кондуит)

- И то продешевил, - сказал при этом Сидор Долбанов. - Так только, по знакомству, значит. Как вы, гимнаэеры, по моему размышлению, тоже на манер служивые, все одно, как наш брат солдат... и форма и ученье. Верно я говорю? Сидор Долбанов любит говорить о просвещении. - Только, брат, военная наука, - философствует он, уписывая нашу колбасу, - военная наука вникания требует, а с ней ваше ученье и не сравнять. Да, Это что там арихметика, алгебра и подобная словесность... А ты вот скажи, если ты образованный; какое звание у командира полка - ваше высокородие аль ваше высокоблагородие? - Мы этого еще не проходили, - смущенно оправдываюсь я. - То-то... А что, хлопцы, классный командир у вас шибко злой из себя? - Строгий, - отвечаю я. - Чуть что - к стенке, в кондуит и без обеда. - Ишь, истукамен! - посочувствовал Сидор Долбанов! - Выходит, дьявол, вроде нашего ротного... - А у вас есть ротный наставник? - спрашиваю я. - Не наставник, а командир, съешь его раки! - важно поправляет Долбанов. Ротный командир, его благородие, сатана треклятая, поручик Самлыков Геннадий Алексеич. - Гнедой Алексёв! - изумленно выпаливаю я.

БРАТИКИ-СОЛДАТИКИ

Старшие гимназисты гуляли по Брешке с прапорщиками. Хотя это и нарушало правила, однако для доблестного офицерства делались исключения. Рядовые козыряли. Гимназистки кокетливо щипали корпию. Мы завидовали. Однажды во время урока в класс вошел инспектор. Борода его выглядела умильно и почтительно. - В город прибыли первые раненые из действующей армии, - сказал инспектор. - Мы пойдем встречать их... Эй, "Камчатка", я кому говорю? Тютин! Ты у меня, дубина стоеросовая, останешься на часок, шалопай!.. Так вот, говорю, выйдем всей гимназией встречать наших славных воинов, которые... зто... того... пострадали за государя и веру православную... Словом, живо в пары! Только чтоб на улице держать себя как подобает. Слышите? А не то я вас... башибу-зуки, галашня, вертихвосты! Архаровцы! Шальная команда! Смотрите у меня! Улицы были заполнены народом. Висели трехцветные флаги. Раненых по одному везли в разукрашенных экипажах городских богачей. Каждого солдата поддерживала дама из благотворительного кружка, одетая сестрой милосердия. Все это было похоже на свадебный кортеж. Городовые отдавали честь. Раненых поместили в новеньком лазарете в бывшей приходской школе. Там хозяйничали запыхавшиеся дамы. Тут же в большой палате был устроен торжественный концерт. Умытые, свежевыбритые, надушенные фронтовики, обложенные подушками, бонбоньерками, коробками конфет, сконфуженно слушали громогласные речи "отцов города". Некоторые держали украшенные бантиками костыли. Наш четвероклассник Швецов продекламировал стихотворение "Бельгийские дети". За его спиной выстроились шесть второклассников и гимнастическими движениями сопровождали чтение. Гимназистка Ра-зуданова, дочь земского начальника, сыграла на рояле "Жаворонка" Глинки. Раненые неловко ерзали и беспокойно ворочались. Последним выступил фармацевт из частной аптеки поэт и тенор. После этого с кровати поднялся высокий белесый солдатик и робко прокашлялся. - Просим! Просим! - закричали все, аплодируя. Когда все стихло, раненый сказал: - Дозвольте сказать... Господин доктор, и уважаемые господа дамочки, и сестрицы, и подобные... Мы, значит, через все это... ваши милости... очень к вам благодарны. Только бы... нам, виноват, извините, маленько насчет чтобы, значит, это... поспать требуется, в дороге-то три дня не спамши...

ДУХ ВРЕМЕНИ