Конечная История (СИ)

   Гильберту, покинувшему черту города, пришлось преодолеть, по меньшей мере, километров пятьдесят, прежде чем он смог найти единственное убежище, которое еще не успел бросить хозяин и в котором можно было передохнуть и спокойно провести ночь, что было крайне необходимо, ибо он уже вторые сутки не смыкал глаз. В роли убежища выступил придорожный трактир "В добрый путь...", славившийся просто огромными и ужасно больно кусающимися клопами, а так же тем, что никто из живых его никогда дважды не посещал, ибо второй визит обычно оканчивался трагично.

   К моменту прибытия Гильберта, Сильбье, хозяин заведения, а по совместитель­ству еще и единственный из обслуживающего персонала, домывал кружку за только что ушедшим последним посетителем. Журчала вода из крана.

   Гильберт, скрипя старыми половицами, медленно, стараясь не производить много шума, подошел к барной стойке и, оглядев мрачное и весьма однообразное уб­ранство главного помещения, бряцнул по установленному специально для вызова пер­сонала крохотному медному колокольчику.

   Закрутили вентиль крана, так что журчание воды сменилось лишь раздража­ющим звуком периодически падающих капель, и кто-то торопливо заскрипел со сторо­ны проема, ведущего на кухню. Обтирая мокрые руки об заляпанный жирными пятна­ми когда-то белый, но сейчас больше серый фартук, старик Сильбье прошел за барную стойку и, опершись на обе руки и асинхронно водя серо-коричневыми усами-щетками, уставился на гостя. Они бы могли глядеть друг на друга вплоть до скончания времен, но Гильберт нарушил молчание:

   - У Вас можно остановиться до утра?

   Сильбье пробурчал что-то невнятно себе под нос, но потом, увидев золотые на­шивки государственного служащего, сказал:

   - Конечно, выбирайте любую комнату - все равно никого нет...

   - А?..

   - Завтрак будет... - старик указал на лестницу в углу, ведущую на второй этаж к комнатам. - Прошу Вас. Проходите...

XVIII

   На утро, отведав плохо прожаренного кролика, обитавшего в морозильнике в по­гребе Сильбье последние три месяца, и расплатившись одной золотой монеткой с про­филем сто тридцать пятого Их Величества, Гильберт поспешно покинул заведение. Сильбье то ли от врожденных бескорыстия и желания помочь, то ли от желания произ­вести благоприятное впечатление на значимую особу ночью успел накормить, напоить и даже вымыть лошадь Гильберта, однако оценить это тот смог уже после того как рас­считался (старик даже немного приуныл, но виду не подал).

   Путь Гильберта лежал дальше: имперский отряд встал временным лагерем близ деревеньки Холмгорь, что в одном дне пути от Исть-Курганы, ближайшей к сердцу Империи области Южных Земель. Там, в приграничной деревне Верхнегрязь, отряд должен был начать нести добро и справедливость -- мародерствовать по слову Их Ве­личества, которого, собственно, он не давал. Там же, но чуть глубже в Южные Земли, их должна была встретить Южная армия и всыпать им по самые уши, а потом дальше двинутся в центральные районы, дабы просто грабить и убивать, без каких-либо благо­честивых намерений. У Гильберта оставалось полтора дня, чтобы нагнать карателей­-самоубийц и попытаться убедить их вернуться (собственно говоря, это абсолютно бессмысленно, ибо те толпы, что движутся к столице, все равно вырежут всех, зато они проживут на два дня дольше).

   На дороге к Северопьке Гильберт свернул на лесную тропу, по ней он рассчиты­вал срезать и нагнать отряд, наверняка, не отважившийся пройти через наполненный всяких тайн и загадок Иллийский лес, уже к сегодняшнему вечеру.

   Тропа медленно становилась все уже. Деревья, обрамляющие ее, все больше тянулись друг к другу лишенными листвы ветвями, и свет восходящего солнца все меньше и меньше проникал между ними.

   Лошадь Гильберта, на сколько это было возможно, шла рысью. Впереди ожидала развилка: направо дорога вела к деревне Холмгорь, которую уже как четыре часа им­перский отряд покинул; уходящая же налево тропинка шла наперерез, как раз туда, где Гильберт и предполагал настигнуть карателей. Внезапно со стороны правой тропинки раздался дикий крик: "На помощь!" Недолго думая, Гильберт пришпорил лошадь, и та, как могла, понеслась вперед.