- Я не знаю... - прижавшись к спинке стула, повел плечами Мергли. Он никогда не задавался такими вопросами, он, как и все, знал, что сегодня, именно сейчас, должен быть понедельник, и никак иначе. То, что сейчас говорил мистер МакДил, его ужасно заинтересовало, но и в то же время напугало. Факт был: он помнил, чем занимался вчера здесь, на восьмом этаже, в рабочий день, скорее всего, в понедельник. Но почему-то, как будто бы кто-то недобрый нашептал, он свято верил в истинное существование сегодняшнего понедельника. Если бы мистер МакДил не задал ему этот вопрос, он бы и продолжал верить тому, что было сказано кем-то свыше, но теперь, когда была задета эта тонкая струна, у него происходил разрыв утвердившегося шаблона. Он не мог понять, где истина и где ложь. Был лишь факт и противоречащее ему убеждение.
- Я не знаю... - снова повторил Мергли. - Я
что сегодня понедельник...
- Черт... - Генрих выругался в сторону и поспешил к себе в кабинет. Прежде чем хлопнуть за собой дверью, он прибавил. - Меня нет. Заболел.
XX
Все когда-нибудь заканчивается -- это мы уже говорили и не раз. У всего есть свои пределы, а если мы их не видим, то это уже наши проблемы. Боги не могут оберегать мир вечно и уже на момент его сотворения объявляют точное время -- когда им это дело наскучит. Это нужно еще и для того, чтобы духи-хранители могли встретить Исход. Терпению Франия и его желанию контролировать спокойствие в Городе тоже медленно подходил конец.
Каждое утро нового-старого дня он смотрел на застывшие наручные часы и, корча самые невообразимые гримасы, шипел: "Это будет длиться еще бесконечно долго! Их невозможно терпеть! А тут еще кристаллы оберегать надо! Нет! Это невозможно... Я не знаю, что произойдет раньше: все камни выйдут из строя, разрушится Междумирье и Совет порвет меня на мелкие клочки или же я сам сдамся в лапы Совета... Нет... никакого всемогущества не хватит, чтобы выдержать это... И почему только эти жалкие существа грызутся за власть?.."
Потом он снова глядел на часы и, не замечая ни малейшего движения стрелок, которое должно было означать приближение неизбежности, уходил в библиотеку. Так продолжалось уже многие и многие годы, и ничего не менялось на часах. Но однажды, когда красным светом сверкнул очередной камень, Франий решился.
- Хватит! Надоели! Даже с огнедышащими демонами было проще! Альфо, чертов светляк! Будьте все вы прокляты! Пусть Совет нагрянет сюда! Плевать! У меня есть своя правда. Они хотели уничтожить Фенрот? Пусть уничтожают! Я дам и повод. Пусть погибнет все. Тогда Книга Судеб подтвердит мои слова, и Истинная Справедливость покарает этих мерзких поборников всеобщего счастья под их эгидой! Отдам им какой-нибудь камень, что они показали себя во всей красе. Пусть мучат его, выпытывают все что угодно, а потом, найдя предлог, уничтожат Фенрот! Да! Гори все! Пусть ничего не останется! Перечеркните все труды Высших и поставьте крест на самих себе! И все это ради "светлого будущего"... - Франий залился диким хохотом. Трясясь от возбуждения, он посмотрел на часы -- Хронометр Неизбежности начал отсчет...
XXI
Страшная кара -- быть забытым... Каждый день в Серебряном Городе умирали десятки людей и столько же появлялись на свет. Одни рождались из пепла, другие уходили в небытие, и все это происходило незаметно... даже для самых родных и близких...
В пять часов после полудня, когда солнце было в пятидесяти градусах от горизонта, мистеру Шаурбаху, мирно дремавшему в своем кресле, стало плохо. Что-то кольнуло у него в левом боку, он резко разлепил веки и выпучил испуганные круглые глаза, стал бешено хватать ртом воздух. Правою рукой судорожно схватился за сердце, а левой лихорадочно забил по нижней поверхности стола, пытаясь попасть по тревожной кнопке.
Наконец дергающийся указательный палец зацепил маленький бугорок под крышкой. Завыла серена. Вдруг он почувствовал, как острая игла вонзается ему в сердце. Он захрипел, неестественно выгнулся, вывалил язык. Что-то щелкнуло, и он, обмякший, с безумными глазами, опустил скрюченные руки и затих...
Широко распахнулась дверь, и в кабинет вошли два наблюдателя. Они увидели сидящего в чудовищной позе человека, переглянулись и, нажав на кнопки своих передатчиков, молча вынесли его прочь вместе с креслом...
Мистер Шаурбах испустил дух...
XXII