Конечная остановка: Меркурий

– Да не могу я заниматься одновременно и маневрированием, и ловлей "блох", – как всегда засопротивлялся капитан.

– Обойдемся без твоих занятий, ты, главное, рули. Включай аварийного робота, быстро.

Монитор показывал, как, слушаясь неловких моих команд, робот-спасатель, выбирается из бортовой ниши, где стоял до поры-времени на манер статуи Аполлона. Где вы человекообразные роботы, про которых столько понапачкано фантастами? Этот роботех оказался по внешности чем-то вроде радиолярии, с двигателями, толкающими в шести направлениях. Но и при достаточно удобном управлении отловить три одновременно разлетающихся объекта, казалось делом безнадежным. Одним глазом я пялился на экран общего обзора с координатной сеткой, другим – через окуляры самого робота, а ухом, наверное, приглядывал за капитаном и вахтенным, чтоб не стали самовольничать.

Вначале мало что получалось, я уж собирался переключиться на одну лишь Шошану. Но тут, как встарь, проклюнулся во мне пространственный полюс, который своими вихрями-вихрами быстренько обшарил окрестности. Должно быть, осознал я нужные симметрии, которые охватывали меня, этих трех беспризорников, парящих в ночи, робота, корабль, даже капитана и стюардессу.

Первого, как ни противно, но пришлось цеплять бортмеханика. Потом уловил Шошану и, наконец, бомбу-Анискина. Шериф даже вскинул руку, празднуя победу. Ну, можно отвлечься, робот на автопилоте дотащит этих трех везунчиков до бортового шлюза.

Теперь пора космическому зайцу проверить работу космического волка. Капитан вроде полностью отвернул от станции, и мы летели прочь от "Меркурия-3", только неизвестно куда.

– Ну, кэп, мы продемонстрировали друг другу обоюдное мастерство, так что будем взаимно вежливы и предупредительны.

– Мне, по крайней мере, ясно, что ты хитрая бестия – здорово заловил этих летучих мышей, – отозвался капитан, – но что тебе толку в моей вежливости. Все равно тебя казнят за пиратство.

– Если меня казнят, я попаду в Валгаллу. А вас всех сожрут живые нитеплазменные сопли. Еще узнаешь, что это такое.

Тут в рубке показались бортмеханик и Анискин с Шошаной на руках. Оба мужика выглядели неважнецки. Я выхватил фемку из рук шерифа, скинул шлем, расстегнул застежку скафандра.

Лицо у Шошаны белое, ни кровиночки. "Фем", – ахает капитан. Тут я понимаю, что не дышит подружка, и тело холодное, и зрачки на свет не реагируют. А ее Анима сообщает, что отсутствуют сердечные и мозговые ритмы.

Стал делать искусственное дыхание, но от каждого примыкания к ее губам ужас продирает. От того, что ледышки они, и от мысли, чего Шошка натерпелась в багажном отсеке, когда и кислорода под завязку, и нормальный обогрев скафандра закончился, и даже не пошевелиться ей никак. Она же заживо похороненная была... пока я тут борова-капитана разгонял и ускорял.

Стюардесска, хоть похожа на ящерку, человеком оказалась, мигом наладила кибердоктора, который, вколов фемке реанимал, стал искусственную кровь через себя прокачивать, вводя в Шошану питание и респироциты с кислородом. Потом электроды ей прилепил. Только после второго удара током Шошанкина жизнь дала о себе знать. Она была словно паутинка, уносимая ветром. А я ухватился за них своими щупальцами-пульсациями, стал назад тянуть. Наконец, сердце ее встрепенулось. Еще электростимуляция, еще укол реанимала. Возвращается жизнь в Шошанкино бренное – как это сейчас понимаешь – тело. Жизнь вышибает пробки из синапсов, впрыскивает горючее, АТФку, в ионные насосы мускульных волокон.

Сужаются зрачки у Шошаны, и вот уже расправляется гармошка легких, делая первый судорожный вдох и выдох с раскатистым кашлем.

– Есть тут одеяло с вибромассажем и подогревом? – окликаю я членов экипажа.

– Сейчас-сейчас, – с готовность отзывается стюардесска. Мы окончательно стаскиваем с Шошаны скафандр. Стюардесса заворачивает фема в теплую дрожащую ткань. Дивится она Шошане, которая внешне как марсианская дамочка, показывающая модели, только выше на полголовы, стриженая, как зэк, и мышцы хоть и не бугрятся рельефами да барельефами, но зато туго накручены на тело. Впрочем, и стюардесска ничего оказалась девчонка. Ну, в общем, понятно, о чем думаю я, о чем размышляет стюардесса; может, и в Анискине мысли вроде моих шевелятся. Бортмеханик ни о чем не размышляет, повалился на кресло, прижав шприц-пистолет к шее и зажмурив глаза. А капитан, скривившись, думает, наверное, что лучше бы мы передохли от дизентерийного поноса – столько ему боли головной устроили.

Я попытался разобраться с траекторией нашего удаления от Меркурия. Мы как раз выскочили на солнечную сторону планеты, обшивка разогрелась до нескольких сот градусов, и вовсю фурычила система охлаждения. Назойливый Ярило белым пятном загораживал большую часть экрана, дающего обзор с левого борта.

– Ты, капитан, по-моему, двигатели бережешь. Ты бы о себе побеспокоился, мы тебе больше неприятностей устроим, чем Солнце и все звезды вместе взятые, – подстегнул я космонавта.