Конечная остановка: Меркурий

Капитан занялся баллистикой. Затем мужественным, как ему показалось, голосом проквакал по интеркому остальным членам экипажа об аварийной посадке, чтобы они быстренько перебрались из основного модуля во взлетно-посадочный. А стюардесса воркующим голоском оповестила пассажирские салоны, что из-за мелких неполадочек с лазерными станциями разгона придется на пару минуточек вернуться в космопорт Скиапарелли.

Вскоре стыковочные блоки просигналили, что взлетно-посадочный модуль отделился от основного. Впрочем, ускорение от этого не уменьшилось, а даже скакнуло.

– Гафний и ванадий возвращаются туда, откуда они взялись, – мрачно подытожил капитан.

– Как бы и нам не вернуться туда, откуда мы все взялись, – подыграл Анискин.

И тут меня осенило. Есть еще шанс.

– Мастер, послушайте, с кем еще можно связаться, не считая диспетчеров. Вообще-то мне нужна метрополия; центральный департамент полиции, ведомство верховного прокурора, Адмиралтейство, на худой конец Совет Уполномоченных – правительство наше драгоценное.

– Нам только выделена линия дальней связи с управлением рейсовых перевозок нашей судоходной компании, – отозвался капитан. – Но там сочтут ваш рассказ бредом. А что касается ближней связи, то пробуйте сами, не мороча голову другим.

Капитан врубил автонастройку радиостанции с уровнем вызова "крайняя необходимость" и переключился на пилотирование, все более заливаясь потом. Да и тревожные глаза Шошаны получше индикаторов показывали, что вертикальная скорость становится донельзя грозной. Вдобавок мы рыскали и вихляли даже на таком скверном курсе, Плазмонт был как всегда щедр на подвохи.

Однако мне было покамест не до того. С тремя или четырьмя кораблями не получилось устойчивой связи, хотя один из них, судя по матерным требованиям убраться с частоты, был военным. И вдруг в секторе с полярными координатами 01-67-52 отозвалось грузовое судно какой-то занюханной компании, но зато фобосской приписки. Отозвавшийся был шкипером, который лопотал на малайско-марсианском пиджине. Пришлось общаться без "аудио", в режиме бегущей строки, что еще укорачивало оставшийся у меня лоскуток времени. Шкипер на удивление спокойно воспринял мой казалось бы душещипательный словесный выброс, а когда связь уже стала теряться во мраке космической ночи, отстучал – спасибо за фантастический рассказ, вы изрядно поразвлекли меня в конце вахты. So funny и good bye.

Пока я там выступал в роли народного сказителя, компьютер сочувственно дал знать, что даже полумягкая посадка нам не светит. Плазмонт явно хотел всех поголовно угробить, чтобы члены экипажа вкупе с пассажирами перешли в режим вечной тишины.

Сесть, вернее рухнуть, мы должны были в районе сто на сто километров, где-то на плато с говорящим именем Свинячья Шкура. Большей определенности посадочной траектории из баллистических программ выжать не удавалось. Борткомпьютер только бранился и требовал: "Установить постоянный курс... стабилизировать ориентацию корабля относительно курса... взять постоянные пеленги..." А потом и вовсе выдал голубой экран. Капитан пытался, несмотря на нехватку топлива, сбавлять вертикальную скорость жидкостно-реактивным двигателем, задирая нос и садясь на корму. Но тот стал кашлять, дергая модуль.

Внизу уже была заметна торосистая местность, которую я опознал как Свинячью Шкуру. Дюзовые рули не откликались на команды, приборы несли всякую ахинею, покинула пазы только одна посадочная лыжа, в глазах и то потемнело. Лишь тупо устроенные тормозные бустеры исправно сработали.

– Ставлю на то, что нас будут соскребать бритвочкой со скал и затем измерять в погонных метрах, – и Анискин принялся молиться Йеманье и кому-то еще из культа Вуду, ударяя себя ладонями по ляжкам. Какой же он дремучий, впрочем, как и все старатели.

А я вдруг почувствовал, что вместо шпангоутов трещат мои собственные кости и торосистая терка вместо корабельной обшивки шкрябает мою собственную кожу.

По-моему я завопил, пытаясь остановить развал корабля.

Эта тряска длилась вечность плюс еще какой-то довесок времени. Но все-таки когда-то, в далеком будущем, мы остановились. Минуты три не было слышно ничего, кроме каких-то утробных урчаний и скрипов.

Потом стало ясно – бортмеханик хрипит оттого, что у него поломаны ребра. Капитан оглянулся разбитой физиономией, по которой стекала кровь. Шошана подала голос, чуть менее каменный, чем обычно:

– В пневмопроводах бывало и хуже.

Прорезался голос и у Анискина, какой-то потончавший петушиный. Он выпустил полумертвую от переживаний пигалицу-стюардессу из своих горилльих объятий.

– Я сохранил ей жизнь, но так обнимал, что, кажется, у нас будет ребенок.

А изрядно помятая стюардесса Люся вдруг нашла возможность хихикнуть.

Интерком молчал, бортовые системы не давали о себе знать, за исключением автономного жизнеобеспечения рубки, питаемого аккумуляторами. Не было слышно жужжания даже аварийного генератора. Из всех навигационных и обзорных систем остался только монитор, показывающий унылое пространство перед нами.