Конечная станция – Эдем

Часовые вяло переговаривались. Я услышал сонный, как будто заторможенный голос: «Во-он там, в ящике. Дай сюда!» – и по крестьянской растяжке понял, что это Херменли. Они поставили строительную бытовку и заграждение. Ещё утром здесь не было никаких заграждений. Торжественный выезд, кажется, отпадал. Я вздохнул и, хоронясь за кустами, начал перебираться обратно, короткими перебежками, чувствуя себя быком, выпущенным на сцену за пять минут до начала корриды.

***

За углом тоже было не гладко.

В гараже горел свет, слышался звон железа и голоса. У подсобки стоял фургон с включенными фарами. К счастью, место водителя пустовало.

Прижимаясь к забору, я обошёл гараж и углубился в кусты, шаря по плохо обструганным доскам. Внезапно рука вылетела в пустоту. Я шагнул по инерции и выпал на дорогу – в мигающий жёлтый свет: над забором имелся прожектор.

– Вальтер?

Низкий сиплый голос.

Я отпрянул, и человек прошёл мимо, не заметив меня лишь чудом. Он повернул направо и исчез, поглощённый тьмой. Куда ведёт эта дорога? Я заметил, что она гудронирована. Очевидно, накрытый брезентом фургон приехал по ней или только готовился выехать. На карте Бессера эта трасса тоже отсутствовала – почему? «Потому что это не трасса, – подсказал внутренний голос. – Этот кратчайший отрезок пути соединяет «Эдем» и железку, заброшенную станцию, о которой обмолвился Мауэр. Интересное, чёрт возьми, дело!»

Когда бежишь ночью, ощущения перехлёстывают за край. Горы, как чёрное покрывало, стелились вверх, где на границе с небом мерцал рубиновый огонёк – радар или радиовышка? Шелест ветра усилился, а деревья напоминали скелеты – уродливые и безжизненные.

Так или иначе, дорога закончилась.

С вершины холма я увидел металлические столбы, держащие рифлёный забор, и проход между ними – лампы изливали точечный синий свет. Это была станция, и на путях стоял маневровый поезд – тупоносый самоходный вагон, окружённый с обоих концов поручнем с низенькой лесенкой. Огромные буквы сообщали, что он называется ZWG.

Он был чудовищен. Двухосный выродок дизельной эволюции; его нутро дышало соляркой, а зубчатые линии корпуса наводили на мысль о гребенчатых спинах доисторических ящеров, их уродливой, но фантастически мощной тяжеловесности, управляемой крошечным мозгом.

Несмотря на свой страхолюдный вид, вагончик явно использовался. Я опять едва успел укрыться в тень, избегая чужого взгляда. От стрелки уже шествовал проводник – а может, и караульный. В руках он держал внушительных размеров кувалду и насвистывал «Кукушку», глядя прямо перед собой. Крупный мосластый парень, совершенно мне незнакомый. Спрашивается, откуда он взялся и где хранится его трудовая карточка?

Дела становились всё интереснее.

***

На обратном пути я вдруг сообразил, что буквы ZWG означают тягач или попросту «цверг»7. Проклятие Рюбецаля свалилось мне на плечи как манна небесная. Для каких таких целей им понадобился тягач? Впрочем, вагончик мог применяться и просто для перевозок, без грузовой платформы, если речь шла, например, о транспортировке лекарств.

Или людей.

Охотник из Курпфальца

Несётся наугад,

Стреляет дичь из пальца,

И чёрт ему не брат…

Свернув в густые заросли орешника, я постарался вспомнить тропинку, ведущую к угрюмому зданию с флагштоком и турниками. Мысленный компас вычислил угол азимута, и рассчитанная прямая упёрлась прямо в дыру в заборе, возле которой нас так бесславно поймали.

Насколько я понял, таких дыр было множество. «Эдем» охранялся скверно. Пара-тройка человек патрулировала окрестности, а остальные либо скрывались внутри этого зловещего корпуса, напоминающего общежитие, либо просто ещё не приехали. Численность санитаров то уменьшалась, то прирастала, их звали то Вилли, то Шмулли, а я мог засунуть трудовые себе в портфель. Потому что, хотя площадка и принадлежала пансионату, предназначалась она вовсе не старикам.

Я смотрел на тренировочный лагерь.

Ку-ку, ку-ку,

Кукушечка, ку-ку!

Идиллический лунный свет разливался по лужайке и примыкающим к ней оврагам, наполняя воздух мягким серебристым сиянием. Звуки и топот разносились по ветру. Я отчётливо слышал смех и ругательства, и скрежет металла, и тугой шлепок пущенного мяча. Основное оживление наблюдалось у футбольных ворот.

Бритоголовые парни, молодые атлеты, перекидывались мячом с щенячьим задором, которому позавидовал бы любой детдом. Любая колония для малолетних преступников. А, впрочем, кой чёрт малолетних? В их возрасте я уже драил полы в казарме – без особого пыла, но с полным осознанием собственной мужественности. «Уль-те-рих!» Почему Ультерих – не Ульрих? Поди пойми.

– Дава-а… оп-па!

– Калле, пас!

– Ха-а…