Конечная станция – Эдем

Зал освещали несколько прямоугольных ламп. Их яркости позавидовал бы прожектор. А вокруг сбились в кучу те, кому полагалось быть на улице – те самые незадачливые спортсмены, юнцы, выбритые до синевы, с обнажёнными торсами и плечами, на которых красовались однотипные цветные повязки. Они образовали толпу. Я повертел головой, стараясь опознать голоса, отыскать знакомые лица  в этой надсадно дышащей, застывшей человеческой массе; напрасно, я никого не узнал.

Но, в конечном счёте, это было совсем не важно.

Потому что у стены стояла Афрани.

***

– Эрих! – воскликнула она, увидев меня. – Господи, Эрих!

Её толкнули. Она вскрикнула.

– …! – сказал я.

Полли счастливо засмеялся:

– Ещё.

– …! – сказал я. – И … в … себе засунь.

Я уже говорил, что не могу слышать плач. У меня всё в глазах размывается, и руки начинают дрожать, а это самое гиблое дело для пулемётчика.

Справа у скамьи стоял Фриш. Рядом с ним, мусоля в пальцах чёрный канцелярский планшет, переминался Алек. Локоть директора то и дело утыкался ему в бок, заставляя подпрыгивать. С другой стороны я увидел привратника – человека, открывшего нам ворота. Сперва я даже решил, что это кто-то другой – до того он изменился.

– Ругается, – удовлетворённо заметил Полли.

Он обнял меня за плечи и больно сжал. Левая рука, горячая как печка, нырнула под  рубашку, вкрадчиво погладила грудь. Я знал такой тип. Тестостерона у них хоть отбавляй, аж через край брызжет, потому и выламываются в незабудку. Другому бы эти игры дорого обошлись.

– Отлезь, Полли, – сказал привратник.

Уверенный, чёткий голос. Я вспомнил, что написано в его карточке.

– Вы Зоммерс. Но вы не Зоммерс.

– Нет, – согласился он, глядя на меня со спокойным, внимательным интересом. – Моё настоящее имя – Дитрих Трассе.

На его куртке, напоминающей френч, были нашиты два кармана с клапанами. Я сам люблю такие карманы. Волосы его были острижены коротко, а от правого уха остался один обрубок. Осколочное ранение. Футболисты взирали на него, как на бога – со страхом и обожанием.

– Конечно, – сказал я. – Брат?

– Двоюродный.

«Ультерих». Вероятно, они были очень близки. От снимка казнённого Трассе веяло щенячьей отвагой, задором и одиночеством. Я опустил глаза. Он же продолжал изучать меня, как тогда, в комнате и позже, когда я охаял его картошку.

– Мой брат хотел видеть эту страну счастливой. Счастливой и процветающей. И свободной. Вам же знакомо такое чувство?

– Да.

– Я знаю, – сказал он без улыбки. – Вы Эрих Коллер. «Славный парень».

– Нет.

– Разденьтесь.

Это был приказ – не просьба. Я повёл плечами, показывая, что запястья у меня скованы, но гадёныш Полли рванул рубашку так, что посыпались пуговицы. Коротко ржанул и взялся за молнию.

– Достаточно, – прервал Трассе.

В самом деле, достаточно. Он хотел, чтобы все увидели татуировки, которые я давно намеревался свести. Просто руки не доходили.

От дыхания многих глоток в комнате стоял пар. Когда я наступал всей подошвой, бетонный пол едва заметно похрустывал, и мне казалось, что я танцую на битом стекле. Трассе доставал мне до плеча, но сейчас мне померещилось, что я разговариваю с великаном. Сила обожания будто приподнимала его над толпой, а я не мог противиться этому наваждению.

– Страна разлагается. Разве ты не чувствуешь вонь?

– Нет.

– А ты принюхайся.

– Надо помыться, – сказал я. – Мамин рецепт всегда выручает.

Тр-рах! – Полли хлестнул меня по щеке.

– Помни, с кем разговариваешь!

Когда они бьют, то смотрят выше глаз, прирастая на силу удара. Иные даже встают на цыпочки. Вода на подоконнике собралась в мутную лужицу и закапала на пол, а с улицы сочился туман – синеватый и белесый от холода. Лампы шпарили прямо в темя, и всё равно казалось, что стоишь в темноте.

***

Фриш засуетился, чихнул – и обернулся.

Задвигался и Алек, давая дорогу тем, кто пробивался сзади, волоча за собой живое и упирающееся. Что там такое? Нас и так чересчур много. Конвоиры подались вперёд и вытянули шеи, разделяя моё любопытство.

Ряды раздвинулись.

– Гуго! – в голосе Фриша прозвучало вежливое удивление.

Парня вытолкнули вперёд.

Он ошеломлённо озирался. На запавших щеках выступил яркий румянец, а губы, наоборот, посерели. Теперь он не выглядел ни покорным, ни заторможенным. Он выглядел как бомба, которая вот-вот взорвётся.

– Поймали на телефонной станции в Грау, – объяснил Хуперт.

Лицо Дитриха осталось бесстрастным.

– Что он там делал?

– Видимо, звонил кому-то. По записке. Этот говнюк её съел. Я хотел отобрать, а он цапанул меня за палец.

Гуго бешено замотал головой. От него разлетались брызги пота, как от взмыленной лошади. Кожа плотней обтянула щёки, а карие глаза с мольбой уставились на меня.

– Ошибка номером!  Я сказал, а они говорят: ошибся номером! Понимаете?

– Жаль, – сказал я.

А что тут ещё сказать?

Потрескивающее внимание возросло до предела. Зрачки Дитриха сфокусировались в алмазные свёрла  и пробуравили мой лоб.

– Что за номер?

– Девушка. Хотел предупредить, когда приеду. Телефон в гостинице не работал, вот я и попросил выручить. Личный вопрос.

– Личный вопрос?

– Точно.