Конечная станция – Эдем

Занемевшее тело свело от судорог. В ангаре было холодно, как в морозильнике, и только футболисты в трансе могли этого не замечать. Чья-то ладонь погладила меня по спине. Я напряг предплечья, и провод ещё сильнее вонзился в кожу, буквально прорезая её. Гуго издавал резкие, хриплые звуки. Он весь трясся и был на грани истерики.

– Я ошибся. Ошибся!

– Да, – сказал Дитрих очень просто.

Он говорил с Гуго, но обращался ко мне. Светлые, без ресниц, глаза смотрели рассеянно, как будто бы в даль, где мы могли найти уединение и обсудить то, для чего не хватало слов.

– Не надо, – произнёс я.

Или не произнёс?

По его сжатым губам скользнула улыбка. Кривоплечий уродец, собравший чаяния тех, кому не светило подняться на вершину горы и похитить солнце. А может, он думал про молот Тора?

«Помни», – сказал Полли. Я помнил, как страшно бывает утром, когда небо ещё черно и  медленно синеет на горизонте, истыканном точками бледных звёзд. В этот час даже вещи не имеют названий.  Стена, у которой производились расстрелы, выглядела как ростомер. На ней даже имелись отметки. И звёздочки – пятиконечная и шестиугольная, как шутка и как иллюстрация правила, что истинный шутце не должен быть ниже метра восьмидесяти.

Я не дорос всего-то на один сантиметр.

***

Его прикрутили к самому высокому турнику. Навалили топливные брикеты и развели костёр. К концу этой омерзительной процедуры Афрани лежала в глубоком обмороке. Ничего удивительного. Даже я, в общем-то привыкший ко всякому зверству, в какой-то момент пошатнулся от дурноты и смрада, насквозь пропитавшего влажный, туманно-кисельный воздух. И не только я: многие в рядах хвалились харчишками.

– Свиньи!

Трассе задумчиво посмотрел на меня и щёлкнул пальцами.

Мы опять переместились в ангар.

– С ума сойти! – сказал Фриш. – До чего же неприятно всё-таки получилось. Коллер, почему вы меня не послушали? Такой был послушный мальчик.

Наверное, в тот самый миг я и сорвался.

Провод лопнул. Багровая кровь прыснула и разлетелась: калейдоскоп сложился – мозаика.  Лоснящийся глаз завращался и выпучился на ножке. Поганый гриб. Споры – пф-ф! – вот они, поганое, мерзость, гнусь! Какая-то шавка уцепилась в загривок, я стряхнул её кулаком. Хватит!

Розовое, багрово-красное, чвакающее, влажно плюющееся осколками… Где там Фриш? Уберите это! Они вставали, как драконьи зубы, а я бил в то место, где шевелилось больше всего, где пульсировало это безобразное месиво. Горох. Дрянь. Всё ничего не стоит и жизнь ничего не стоит дырка спросите меня спросите морица если не верите. Это не кувалда а гвоздодёр. И между прочим сильно. Темно и сильно. Сильно, да…

Я упал.

Удары затихли. Не сразу – так затихает дождь. Капли всё реже и падают прямо на голову.

– Берсерк чёртов, – сказал Полли.

***

Картина переменилась. Видимо, меня прислонили к чему-то наклонному. Иначе не объяснишь эту искривлённость пространства, что возникает после нокаута. Хорошо бы уснуть. Плохо, что смотрит Афрани. Хорошо, что пришла в сознание. Плохо, что Полли. Вообще всё плохо.

Дитрих Трассе приблизился и присел передо мной на корточки.

– Что на тебя нашло?

– Это на вас нашло.

«Бэбо ба баф бафбо» – бубы пдебдадились в бодушки. Бф-ф!

В этот момент я заметил Ланге.

Высокий как циркуль, крахмально-белый. Он встал позади Дитриха, держа руки за спиной, сохраняя выражение безучастного невмешательства. Я попытался в него плюнуть. Губа отвисла, и слюна капнула на штаны.

– И вы… Туда же.

– Куда? – спросил он с интересом.

– «Фарбен», – выцедил я (само-собой, получилось «Барбен»). – Гений стирального порошка! И почём у вас нынче серия опытов?

– Дорого, – спокойно ответил он. – Ну а как иначе? Сначала мы ввели правило о забое скота. Затем  ограничили вивисекцию. Теперь запрещено варить даже ракообразных. Природа сама чистит животных, мы же, высшие звери, культивируем гниль. Вы вообще в курсе, чем я сейчас занимаюсь, а, Коллер? Брюшной тиф. Унтерменши органически боятся прививок. Обратите-ка на досуге внимание на кривую заболеваемости.

– Вы что же – выводите новый штамм?

– Ха! Новый штамм уже давно пирует и процветает. Скажите спасибо расовой толерантности. Я же  тружусь над новым антибиотиком.

– Так вы, стало быть, патриот. А деньги идут… другим патриотам.

– Ну да… так.

Патриоты переглянулись. В моей голове пела труба. Больше всего на свете я бы сейчас хотел оказаться в прохладной ванне. Разбитые в кровь губы жутко саднило. От металлического привкуса к горлу подкатывала отрыжка.

– А теперь что?

– Теперь доктор сделает вам укол, – твёрдо и даже сочувственно сказал Трассе. – Не тревожьтесь, не цианид. Мне нужны люди, Эрих, и вы мне подходите. Позже обратитесь к доктору, и он поможет вам слезть с иглы. Вы это уже делали.

– Что?

От шока я даже сел ровнее. Гудящий туман в голове начал рассеиваться, сменяясь чудовищным пониманием. Невероятно. Потрясающая практичность!

– А… а девушка?

– А девушку мы оставим на утро, – он улыбнулся. Что называется, разрядил напряжение. По бугрящейся человечьей массе пробежали смешки.

Я рванулся.