Конечная станция – Эдем

Сразу же множество рук прижали меня к матрасу. Чей-то локоть сдавил шею, пережимая артерии. Дерьмо! Такое впечатление, что гигантский осьминог одновременно душит и высасывает кишки. Я спикировал с адреналиновой вышки, и парашют хлопнул меня по затылку. Я дрался. Я с бешеной скоростью падал вниз.

Ланге подождал, когда меня зафиксируют, и осведомился, как всегда, буднично, с оттенком рабочего любопытства:

– Что вам обычно давали, Эрих? Первитин? А ещё?

– Конский навоз.

Он покачал головой.

Сверкнула игла.

В тот миг, когда он надавил на поршень, я снова увидел дом, о котором мечтал недавно. Всего два этажа, двор и галерея. Я чувствовал запах сена. Двор вымощен камнем, а рядом с домом навес и сеновал. Я попытался найти мысль или точку – я мог бы за неё ухватиться; с холмистой кручи я видел речку и Хильдесгайм, и полные слёз глаза Афрани, золотистые и бархатные в серёдке перед зрачком, они смотрели так трагично и пристально, они смотрели на меня, не моргая…

Глава 11. Славный парень

– Пойдём-ка, приятель, – сказал Полли, придерживая меня за пояс. – Твою Hure8 отвели в бельевую, и завтра мы устроим банкет. Ты же у нас не жадный? В принципе, могу уступить свою очередь. Я предпочитаю худышек, так, чтоб лобковая кость торчала.

– Ске… лет?

– У-у!

– Сам ты скелет!

Они громко заржали, распугивая тишину пансионата своим неуёмным гоготом. Своим бесшабашным весельем. Молодёжь. Чего с неё взять?

Мы куда-то шли и, наконец, пришли. Я опустился бы на пол, но они мне не дали. Панцирная кровать страшно скрипела. Я усердно сохранял в себе точку, и не заметил, когда все ушли, а со мной остался лишь Полли, мой единственный друг.

– Просто расслабься, старичок.

– Куда ты…

Полли – парень это вообще или девушка? – просто огонь. Он разделся и налёг мне на грудь и поцеловал меня в губы. Целовался он жадно, но неумело. Я показал как. Он елозил пальцами по моему животу, изучая татуировки. «Я вырежу тебе марку», – сказал он и достал нож. От его кожи веяло жаром, и я расстроился, когда дверь распахнулась и на пороге возник Трассе, мой второй единственный друг, и залепил Полли затрещину.

Потом он потрепал меня по плечу и обещал заглянуть утром.

Я уже начал засыпать, но вспомнил про точку. А также про скорострельность и прицельную дальность. Сосёт твоя дальность, сказал Мориц. Э, погоди, матушка, возразил я, испытывая острое, ни с чем не сравнимое наслаждение – срезать, наконец, этого потного бабуина. Возьмём простейший пример. У ручного пулемёта MG12-R «Цуцванг» баллистика неплохая? На твой непритязательный вкус? Баллистика как баллистика, нетерпеливо сказал он. Ну, скорострельность.

То-то же. А прицельная дальность оставляет желать лучшего, поэтому в дальнем бою разумный человек, с большим опять же жизненным опытом, возьмёт себе «Доппель» и будет счастлив. А ты можешь себе подтереться. И точка. А любители классики могут сыграть в шашки с оптикой – и напрочь испортить себе глаза…

Точка. Чёрт возьми…

– Чёрт возьми…

Я встал с кровати и подошёл к окну, забранному решёткой. Мне захотелось лизнуть стекло. Мне захотелось высказать Морицу ещё много всего про винтовки «Флешгевер» и всю эту новомодную порнографию. Вот именно. Потому что чисто не там, где моют. А мастерство не там, где много палят, а где кучно ложится. И точка.

– Угловое расстрояние… И раз, и…

За окном в тусклом фонарном свете колыхались паутинные ветки. Сарай, примыкающий к гаражу, отличался толстыми стенами и полным отсутствием дверей или ворот. Должно быть, вход располагался со стороны забора. Фургон мигнул фарами и исчез, погрузившись в полную темноту. Очевидно, Хуперт ушёл спать. Лампочка издавала едва заметное раздражающее жужжание, в её колбе ползала какая-то чёрная муха или козявка, размешивая мысли и мешая…

…сосредоточиться.

Кто думает, что можно считать только убитых врагов, тот, по выражению Морица, просто сосёт. Поганое, кстати, выраженьице. Когда Гуго жгли гениталии и кожа слезала клочьями, у Польмахера горели глаза. Он сказал: «Я вырежу тебе марку». Как пометку на фюзеляже9. В общем-то, не такой уж он  и единственный друг, Полли.

Похолодало ещё больше. По небу расходилось серебристое мерцание, обычно предваряющее начало рассвета. В этих краях светает долго.

Я пощупал штаны. Они были насквозь мокрые – хоть выжимай – и испачканы кровью, от них пованивало кострищем. «Ультерих». Внезапно к горлу подкатил громадный желчный ком. Я открыл рот, но изнутри ничего не плеснуло – только басовый канализационный рокот, сопровождающийся чувством сжатия и резкой болью в отбитых почках. Надо бы помочиться, подумал я. Надо бы помочиться и выйти отсюда. Выйти!

Снаружи было темно и тихо.

Я постучал кулаком в дверь.

– Чего? – сонный голос Угера.

Зашаркали шаги.

– Чего тебе? – уже другой, незнакомый.

– Крыса, – сказал я.