Когда, по моим расчётам, «Мини-Блитц» достаточно сократил расстояние, я встал из своей канавы, отряхнул брюхо и побежал к поезду, стремясь укрыться за платформой, поднимающей мини-кран. Машина мигнула фарами – в знак приветствия. Водитель меня заметил. Я хотел, чтобы он отвлёкся от созерцания полотна, на котором внимательный взгляд, конечно же, мог различить поблёскивающую черту – и от её тонкой тени, прорезающей дорожную пыль.
От растяжки.
Из кабины высунулась рука. Она помахала, а потом показала мне жест, однозначно трактуемый даже транслингвом.
Это было приветствие Полли.
– Ближе, гнидёныш!
По моей спине скользнула струйка пота – сотая за сегодняшний день. Я впервые почувствовал смысл выражения «волосы встали дыбом». Сердце колотилось как сумасшедшее, его металлический звон отдавался в ушах.
Пятьдесят метров… сорок…
Когда колёса зацепили проволоку, я присел и прикрыл голову. Тишина вокруг застыла. Воздух обратился в прозрачный клей, в воспоминание о звуке – возможном, но не свершившемся, в бесплотную массу, составляющую эфир, но распавшуюся на мириад инертных кусков, внезапно остановивших своё вращение. Это была квинтэссенция тишины, спокойной и поглощающей, я услышал, как замерло моё сердце, и понял, что это конец.
А потом она взорвалась.
Вспышки я не увидел, но удар был поистине титаническим.
Грохот – и волна горячего воздуха с разбегу врезалась в «цверг» и тряхнула насыпь, взметнув фонтаны гравия и песка. Меня отшвырнуло на землю, будто ком смятой бумаги. Диск солнца, белый и ослепительный, обжёг глаза, и я услышал звук бьющегося стекла и скрежет, и негромкий хлопок, а потом в небо взвилось облако чёрного дыма.
В разинутый рот хлынул дождь из песка и травы.
Отрывисто кашляя, я подтянулся за край платформы. Упал и пополз вперёд, огибая вагон, перелезая через рельсы, как контуженная сороконожка.
«Мини-Блитц» уже горел.
Основной удар пришёлся на кузов, с двух сторон объятый оранжевым пламенем. Остатки маскировочной сетки реяли по ветру в тучах дыма и пыли. Ветер волочил оторванный откуда-то лист железа. Кабину перекосило. Приставив ладонь козырьком, я разглядел вторую машину – её отнесло вправо и перевернуло, заклинив сигнализацию.
Из какофонии звуков донёсся душераздирающий вопль. Я перешёл на шаг и остановился, боясь подойти ближе. При всём желании я уже ничем не мог им помочь – пламя распространялось слишком быстро. По всей видимости, в кузове имелось горючее и боеприпасы.
Передняя дверца распахнулась. Наружу выпал Полли, а вслед за ним – и тот, кто его вытолкнул. Раненый и оглушённый Дитрих Трассе.
Он выглядел как человек, получивший кувалдой по черепу. Изувеченное тело рухнуло в грязь, но глаза – широко открытые – уставились на меня с выражением не боли, но предельного физического напряжения.
– Ты…
Изо рта капнула кровь.
Он давился сгустком, потом выплюнул его и взглянул на меня снизу вверх, всё с тем же выражением в прозрачно-серых глазах. Губы искривились, кажется, он силился улыбнуться. Потом собрался с силами и ясно выговорил, как говорят дети:
– Сдаюсь.
– Нет, – сказал я. – Не сдашься.
Я выстрелил ему в грудь. Не хотел портить лицо. Он откинулся и продолжал смотреть на небо, так же пристально и изумлённо, как прежде смотрел на меня. Я взял его за ноги, зацепил Полли и, надрываясь, поволок их обоих в сторону от огня.
Чёрт знает зачем.
Мне казалось, что вокруг кварц и обломки слюды. Ветер звучит громко как колокол – бом-м, бом-м, колючая проволока, заграждения, взвизги шрапнели – и снова лес, огонь, облака. Я положил Полли в траву, а рядом примостил Трассе. Они были почти одного роста. Потом я сел и стал смотреть на костёр, из которого уже не доносилось ни звука. Только этот шорох скребущей бумаги и скворчание масла, лопающегося на сковородке.
А потом кто-то тихо произнёс рядом со мной:
– Эрих?
– Привет, – сказал я.
Нужно было подняться, и я поднялся. Карл терпеливо ждал, пока я встану на ноги. Он, должно быть, вылез из той самой машины, что звенела сигнализацией. Слава Богу, он её выключил.
– Брось пистолет, – приказал он.
Потом улыбнулся и сказал уже чуть человечнее:
– Откуда ты вообще достал эту дрянь? Слабая пружина, на каждый третий осечка. Изначально дерьмовая модель. Брось её, Эрих. Сейчас же.
В руке он держал «Хенкер», направленный мне прямо в живот.
– Ладно.
Пистолет полетел в траву. Я даже испытал облегчение. Судя по выражению лица Карла, я поступил правильно.
– Вот так. У тебя неплохой глазомер, но замедленная реакция. Стрельба из пистолета не твой конёк. Ну ты и дел наворотил, дружище!
– Испортил тебе дела.
Он опять покачал головой. Худой и загорелый, в своём дорожном костюме, почти как кузнечик.
– Да уж. Здорово накуролесил, старый бродяга. Теперь будет сложно унять шум. Этим журналистам только дай повод, растрещат до пограничных столбов. Если бы я знал, чем обернётся… Но я-то хотел как лучше. Понимаешь, Эрих? Как лучше.
– «Ультерих»?