Конечная станция – Эдем

Заступ так и не нашёлся. Но за автокраном валялась гнутая монтировка, прозванная также «универсальной», её двузубчатой вилкой необычайно удобно вгрызаться в грунт. Я подвесил её на пояс, надел моток провода, взял свой трофейный снаряд и зашагал под уклон, побрякивая, как безумный жестянщик.

Солнце палило в спину, и я чувствовал взгляд Афрани. Слава Богу, на дорогу не хватило асфальта, иначе бы мне пришлось нелегко. Везение заключалось и в том, что насыпь проходила по самой вершине, и местность отлично просматривалась. Машинам скорой помощи из Амт-Нойвеге придётся снизить скорость, когда они взберутся на холм.

Я присмотрел местечко, где дорога сужалась. Справа рос идеальный ствол, пятнистый и обнажённый, просто сухая палка, сохранившая в душе возможность цветения. С другой стороны торчал куст, в ветвях которого я удобно заклинил гранату. Не пришлось даже добывать и вкапывать колышек. Тем более что поход за колышком мог обернуться классическим самовзрывом. От головокружения меня мотало по всей дороге, руки дрожали и то, как я прилаживал проволоку к кольцу и тянул её через дорогу, заслуживало самостоятельной песни.

Коня мне оседлайте,

И сверху – саквояж,

Охотник из Курпфальца

Отправится в вояж!

Ку-ку, ку-ку,

Кукушечка, ку-ку!

– Что вы там делали?

От такого количества бледных лиц мне захотелось развернуться и уйти, откуда пришёл. В глазах Мауэра явственно читался намёк на моё сумасшествие. В карих глазах Афрани цвели розы и зрел виноград. Остальные пялились на меня как на голопузого клоуна, каким я и кривлялся всю свою жизнь. Пожалуй, когда вся история подойдёт к финалу, я не отправлюсь мыть рестораны. Я устроюсь в цирк на полставки и буду исполнять соло «Эрих-Пушечное Ядро».

– Это называется «растяжка». Бум – и ваши в дамках!

– Я знаю, как это называется, – подозрительный взгляд Мауэра просверлил мне череп и достал оттуда ленту и голубей. – Что вы задумали, фокусник? Подорвать машину медслужбы?

– А с чего вы взяли, что первой доберётся медслужба?

– То есть как?

Он растерялся. Хлопнул глазами и посмотрел на меня с отчаянием. Очевидно, его внезапно тоже озарила мудрая мысль.

– Вы боитесь, что…

– Я ничего не боюсь, – сказал я. – Я стараюсь думать логично. И предвидеть возможные осложнения. Ваш железнодорожный канал – одна большая информационная дырка. А за спиной у вас выстроилась дюжина болтливых свидетелей, которые не нужны ни «Ультрас», ни «Фарбен». Ни маленькому семейному предприятию «Хербст». Ещё скажите спасибо, что мост так удачно рухнул. Я не умею взрывать рельсы прикосновением пальца.

– Но, Эрих, – сказала Афрани, – а что если первой подъедет машина скорой помощи? Вы об этом подумали?

Я вздохнул. Конечно же, я об этом подумал.

– Тогда я побегу ей навстречу. А вы будете громко размахивать вашим синим платком.

***

Через час мне стало холодно и сонно, как бывает ночью в окопах. Рук и ног уже не чувствуешь. остаток жизни теплится в животе. Я знал, что это последствия наркотика, что мне дал Ланге, обратная сторона молодецкой удали, приходящая и оставляющая нас без гроша, выжатыми и обесчещенными. Я надеялся, что не потерял свою честь. Ещё нет. Но у меня слипались глаза, голова кружилась, и и зверски клонило ко сну.

– Не давайте мне засыпать, – попросил я Афрани.

– Хорошо, – она взяла меня за руку.

– О чём вы думаете?

– Об этом бедном мальчике, о Гуго, – она зябко поёжилась. – Эрих, я не могу думать, но не могу перестать. Его крики… Это очень больно, когда так… Так издеваются только звери.

– Звери никогда так не делают.

– И самое страшное – всё было зря. Он позвонил и ошибся номером. Так глупо. Иногда наша жизнь зависит от такой глупости, что не укладывается в голове. И наша смерть тоже зависит от глупости.

– Смерть вообще глупая штука. Но он не ошибся номером. Там всё время так отвечают. Примитивная конспирация.

– Тогда это ещё страшнее! – горестно сказала она. – Он не ошибся, но погиб с мыслью, что всё было напрасно. Почему вы ему не сказали? Нет, я знаю, но вы могли бы как-нибудь намекнуть. Хотя нет, вы не могли.

– Не мог.

Мы сидели, прислонившись к «теплушке», свесив ноги через край железной платформы, выкрашенной чёрными и жёлтыми полосами. Ночью они казались оранжевыми. Ночью все цвета немного другие и время течёт иначе, порою быстро, а то мучительно медленно.

– Эрих!

– Что?

Кажется, ей нравилось моё имя. А мне нравилось, как она выговаривает первый звук – гортанно и мягко, как произносят у нас в горах. В столице гласные обрывают, и моё имя звучит как окрик и как пощёчина.

– Полли бил вас ботинком по рёбрам. Теперь у вас синяки. Он так плохо смотрел на вас, как будто вы его оскорбили, так не смотрят на посторонних людей. А меня он почти не тронул. Только улыбался. Щипал за подбородок и приговаривал: «Скоро ты всё узнаешь. Страна не резиновая».

– Вот и забудьте, – грозно сказал я. – Всякое там говно…

И осёкся. Мысль-то, в принципе, верная, но её следовало высказать как-то дипломатичнее.