После убийства Александра II и воцарения его сына Александра III власть взяла решительный курс на контрреформы, реакцию и консервацию. Полномочия и мощь карательных органов резко возросли, значительная часть либеральных нововведений обращена вспять, взят курс на восстановление социальных барьеров, доступ в элиту для представителей податных сословий был затруднен, дворянство вернуло себе часть утраченных экономических, административных и политических преференций. Социальная структура общества пережила откат в «славное прошлое» дедушки Николая, перед которым благоговел новый царь. Система управления утратила часть приобретенной системной сложности, архаизировалась. И это, что теперь вас не должно удивлять, вернуло ей тактическую эффективность в борьбе с крамолой. 12-летие царствования предпоследнего русского императора прошло в атмосфере укрепления стабильности, революционное движение было успешно подавлено, дееспособность карательного аппарата колоссально выросла. Только один штрих: в конце 80-х годов под гласным и негласным надзором полиции одномоментно находилось около 400 тысяч «неблагонадежных лиц»!
Да, тактически курс на демодернизацию оказался выигрышным, политической надстройке была возвращена устойчивость и видимость незыблемости. Но стратегически правящий режим потерпел сокрушительное поражение, потому что отказ от развития сделал его неспособным устранить причины смертельной болезни общества, в то время как симптомы болезни удалось на время загнать внутрь. Правящий класс, отказавшийся от социальных преобразований, подписал себе смертный приговор, выгадав три десятилетия относительно комфортной стагнации. Кровавая порка 1917 г. стала закономерным итогом многолетнего стремления элиты приносить стратегические цели в угоду тактическим соображениям. Россия не могла вечно оставаться в феодализме, куда правящий класс судорожно пытался отгрести против течения истории.
Разрыв с феодализмом означал и полный разрыв с отжившим и даже пережившим свою эпоху правящим классом (феодальной аристократией) и реакционной частью элиты. Элита, напомню, есть более широкое понятие, чем правящий класс, занимающий господствующее положение, в силу контроля над экономическим базисом общества. Октябрьская революция, как уже отмечалось, носила опережающий характер, то есть сложностный переход в системе управления предшествовал формационным изменениям в базисе. Новая, выкованная в горниле революции элита успешно выполнила цивилизационную задачу по трансферту России из феодального болота в состояние передового индустриального общества, причем в фантастически короткие исторические сроки. И как ни парадоксально, именно в этом успехе следует искать корни причин провала советского проекта, а вовсе не в «предательстве Горбачева», фейковом «плане Даллеса» и прочих «происках либералов».
Сколько вы готовы заплатить, чтобы выжить?
Как совершенно верно констатировал Ленин, ключевой вопрос всякой революции есть вопрос о власти. Задача всякого революционера — взятие власти. Дальше начинается самое трудное — ее удержание. Что же нужно революционеру, чтобы ее удержать? Жестокость, готовность пролить реки крови приветствуется, но массированное насилие позволяет удержать власть лишь в краткосрочной перспективе. Способность господствовать, опираясь на насилие, является важнейшим показателем эффективности власти в условиях острого кризиса (развал государственных институтов, территориальный распад страны, гражданская война, глубокая деградация экономики и т. д.). Но, чтобы удерживать власть в среднесрочной перспективе, правящий режим должен продемонстрировать еще и справедливость. Без этого он не обретет надежную социальную базу, с опорой на которую возможно длительное господство. Однако даже если революционеры выстроят систему управления, способную быть и эффективной, и справедливой, если им удастся нарастить свою социальную базу до 99 % населения — даже это никоим образом не гарантирует правящему режиму возможности сохранения. Почему?
Правильно, потому что даже самый внутренне устойчивый режим обречен, если он не обеспечивает социуму ВНЕШНЮЮ конкурентоспособность, которую обеспечивают только ОПЕРЕЖАЮЩИЕ темпы развития. Уже давным-давно внешняя конкурентоспособность не сводится к умению эффективно противостоять сопернику на поле боя. В современных условиях социальная система может испытывать кризис вследствие критического отставания в развитии даже без какого-то деструктивно воздействия извне. Если граждане страны А видят, что люди в сопредельной стране Б живут богаче, свободнее, дольше и счастливее, они, естественно, начинают предъявлять завышенные требования к собственной элите: мол, обеспечьте и нам сравнимое качество жизни, дайте нам такие же права и свободы, добейтесь ускоренного экономического роста и эффективного преобразования его в благосостояние.